войти в свиней. Да и вошли уже, может быть! Это мы, мы и те, и Петруша… и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море…»

А гениальный монолог нигилиста Петра Верховенского – это одновременно и методичка, и антиевангелие революционера, причем на все времена. И главное в нем – это фундамент смуты и манипуляции людьми: их нравственное разложение и неверие:

«Слушайте, мы сначала пустим смуту… мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают… Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! Русский бог уже спасовал пред «дешовкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог, или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению! Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они еще попьянее стали!

…Слушайте, я сам видел ребенка шести лет, который вел домой пьяную мать, а та его ругала скверными словами. Вы думаете, я этому рад? Когда в наши руки попадет, мы, пожалуй, и вылечим… если потребуется, мы на сорок лет в пустыню выгоним… Но одно или два поколения разврата теперь необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, – вот чего надо! А тут еще «свеженькой кровушки», чтоб попривык.

…Мы провозгласим разрушение… почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам… Ну-с, тут-то мы и пустим… Кого?

– Кого?

– Ивана-Царевича.

– Кого-о?

– Ивана-Царевича; вас, вас!

Ставрогин подумал с минуту.

– Самозванца? – вдруг спросил он, в глубоком удивлении смотря на исступленного. – Э! Так вот наконец ваш план.

– Мы скажем, что он “скрывается”… Но он явится, явится. Мы пустим легенду получше, чем у скопцов. Он есть, но никто не видал его. О, какую легенду можно пустить! А главное – новая сила идет. А ее-то и надо, по ней-то и плачут. Ну что в социализме: старые силы разрушил, а новых не внес. А тут сила, да еще какая, неслыханная! Нам ведь только на раз рычаг, чтобы землю поднять. Все подымется!»

В этом монологе Достоевский прозорливо сумел разглядеть всю революционную машинерию и даже изменение отношения общества к преступлениям революционеров.

5 февраля 1878 года Вера Засулич пришла на прием к питерскому градоначальнику Трепову в здание Управления петербургского градоначальства и дважды выстрелила ему в грудь. Трепов выжил, но это покушение считается переломным событием в борьбе революционеров с монархией. Потому что суд присяжных… оправдал Засулич! Она вызывала искренние симпатии не только на Западе, но и среди наших «элит». На балу у графа Палена публику развлекали, предлагая посмотреть фотокарточки романтической преступницы, из-за любовника чуть не застрелившей бедного Трепова. Барышни-курсистки в темных платьях и старых шляпках бредили Верой Засулич, мечтали повторить ее подвиг – кого-нибудь «укокошить». По рукам ходило, старательно переписывалось, заучивалось и хранилось под девичьими подушками стихотворение:

Грянул выстрел-отомститель,

Опустился божий бич,

И упал градоправитель,

Как подстреленная дичь!

И это тоже предвидел Достоевский устами Верховенского в «Бесах»: «Я поехал – свирепствовал тезис Littré[85], что преступление есть помешательство; приезжаю – и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест. «Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!»

Романтизированный, терроризм все больше разнуздывался, а «великие реформы» подарили ему много возможностей! Уже через четыре месяца Кравчинский, который до того годами пропагандировал социализм по деревням, приводя цитаты из Евангелия, убил шефа жандармов генерала Мезенцева. Кравчинский скрылся в Швейцарии, потом доживал в Англии, куда перебралась и Вера Засулич. Вместе они боролись там за свержение царизма в России, пока Кравчинский не попал под поезд.

Убийство Мезенцева было лишь одним из громких покушений организации «Земля и воля» в марте 1878 – апреле 1879 года. Еще они убили генерал-губернатора Харькова и других. Летом 1879 года от «Земли и воли» отпочковалась «Народная воля», взявшая курс исключительно на терроризм.

Они устроили настоящую охоту на императора Александра II. Во главе «Народной воли» стоял Исполнительный комитет, в который входили Михайлов, Желябов, Перовская, Морозов, Фигнер, Фроленко и др., чьи имена до сих пор крепко сидят в топонимике русских городов. «Народная воля» отличалась высоким уровнем организации и конспирации. Она насчитывала около 500 человек, имела свои ячейки во многих крупных городах страны, в армии и на флоте. Агенты организации проникли даже в полицию.

В апреле 1879 года в государя в Петербурге стрелял Соловьев. А осенью этого года были организованы еще два покушения: на Украине и в Москве – народовольцы пытались взорвать царский поезд.

В феврале 1880 года народоволец Степан Халтурин по поддельным документам устроился работать плотником-краснодеревщиком в Зимний дворец. Сумел пронести туда в подвальную комнатку около двух пудов динамита, изготовленного в подпольной лаборатории народовольцев. От жуткого взрыва разнесло всю столовую, в которой должен был обедать император с гостями. Но царь опоздал на этот обед и чудом остался жив, а 11 человек из караула дворца погибли[86].

После взрыва в Зимнем Александр II наделил чрезвычайными правительственными полномочиями генерала М. Т. Лорис-Меликова. Но либерально настроенный генерал безуспешно пытался покончить с «Народной волей» и «революцией». В январе 1881 года Лорис-Меликов представил монарху проект созыва в Петербурге выборных земских деятелей для участия в работе «подготовительных комиссий», которые предполагалось учредить при Государственном совете. Утром 1 марта 1881 года Александр II предварительно одобрил доклад Лорис-Меликова, но… через несколько часов на набережной Екатерининского канала в Петербурге был ранен при взрыве бомбы, брошенной народовольцем Гриневицким. Седьмое покушение достигло цели – императора довезли во дворец и там он скончался.

Когда-то юродивый Феодор пророчил о царе: «Умрет в красных сапогах». Вместо взорванных ног у Александра висели две окровавленные культи – в крови был весь путь от места происшествия до Зимнего дворца, где император и умер в присутствии детей, жены, врача и слуг.