— Да кто атаковал?!

— Пойдем. Можешь не беспокоиться, эти двое останутся в квартире и никого не подпустят.

Только очутившись внутри полупрозрачной вертикальной трубы, я понял, что обошелся без эскалаторов и проник в усилитель с открытыми глазами. Мы просто летели вниз, без опоры, ни за что не держась, и продолжали разговаривать. Не было ни замка, ни дракона, ни лучников, мы сразу провалились сквозь туман внутрь Лизкиного убежища и оказались возле крестообразного бассейна.

— Вот видишь, как ты быстро адаптировался, — слабо улыбнулась Макина.

В «главной рубке тоже многое изменилось. Цветы не шептались, исчезли сладкие запахи, исчезло звездное небо. Над головой висел зеленоватый купол, а под подошвами переливался прежний зеркальный пол. Теперь из него торчали не два десятка „органных труб“, их выросли сотни, настоящий бамбуковый лес простирающийся во все стороны, насколько хватало глаз. Я чувствовал себя букашкой среди железных щетинок великанской швабры. Едва заметная вибрация пронизывала внутренности усилителя. Стоило мне чуточку разжать зубы, как они принялись постукивать. И еще. Снова заболела голова, и стало заметно темнее. Вряд ли Макина изображала закат. Усилитель пыхтел на всю катушку, кинув все ресурсы энергии на производство штампов.

В бассейне, под толщей маслянистой жидкости, плавало раскрытое человеческое туловище. Это была бабушка, в точности такая, что напала тогда в метро на Макина. Тощие ноги в рваных колготках, убогой юбке и стоптанных башмаках. Абсолютно достоверные старушечьи ноги, в венозных шишках, порезах и ссадинах, и достоверная голова, сейчас запрокинутая назад. Седые патлы колыхались в толще желе, словно престарелая русалка выплыла понежиться на мелководье...

Пожалуй, относительно ее лица я погорячился. Несмотря на верные пропорции человеческого там осталось немного. Правый глаз старухи, выпуклый и черный, смотрел в потолок, а второй закатился куда-то влево, в район виска. Висок пополз вместе с глазом, оттягивая вкось рот и приподнимая ухо, точно вся ее злобная сморщенная физиономия состояла из воска и под ней подержали зажигалку. Левое ухо торчало, словно ослиное, посреди макушки, а сквозь перекошенный рот было видно, что там совсем не горло и не зубы, а кашеобразная пористая масса, будто сгнивший поролон...

Левой руки у штампа не было, правая висела вывернутая вдоль раскрытой брюшины. Сначала меня чуть не вырвало, показалось, что в животе ее копошатся черви. Но это были не живые червяки, а тысячи гибких шлангов, тянувшихся с невидимого дна «водоема».

— Этого мы сумели отключить, еще троих мои штампы уничтожили на лестнице и на балконе,—мрачно доложила Лиза. —Дело в том, что четвертое поколение не обладает способностью передвигаться в колпаке, это дало нам преимущество. Пока я не понимаю, как Скрипачу это удалось, но два полиморфа несли на себе взрывчатку.

— Что?!

— Они напали со стороны пустыря, забрались по стене. Нам удалось направить энергию взрывов под землю. Как видишь, разорвало коллектор теплоцентрали, теперь дом останется без обогрева... Пока усилитель разбирается с начинкой этого штампа, я хотела бы позаботиться о тебе, Саша. Я не имею права больше подвергать тебя опасности...

— Ты хочешь со мной распрощаться? После всего, что я сделал?

— Я не прощу себе твоей гибели. Прежде всего...

Тут она быстро прищелкнула пальцами, как делают вальяжные тетки, подзывая халдеев, и я ощутил мимолетное покалывание по всему телу. Словно прошлись с головы до ног горячим наэлектризованным полотенцем.

— Это всего лишь легкая защитная оболочка с мышечным усилителем, — сказала Макина. — Будет держаться около трех недель, пока не разрядятся батареи. Вероятно, тебе покажется в ней не слишком удобно — оболочка не допускает резких движений, — но зато им будет тяжелее сломать тебе шею.

При этих словах я слегка поежился.

— Я покажу тебе, как отключать защиту, когда пойдешь мыться, — продолжала Лиза. — Также здесь встроенный нож. Подвигай правым кулаком. Чувствуешь?

При попытке сжать кулак изнутри, на запястье, я ощутил теплую твердую пластинку размером не больше безопасного лезвия. Как и весь костюм, она была абсолютно прозрачной. Лиза показала мне, как быстро извлекать нож и убирать обратно.

— На самом деле, как ты понимаешь, это не оружие, — печально улыбнулась она. — Это хирургический инструмент для разрушения внешнего молекулярного покрова штампов. Против людей применять бесполезно. Другого оружия у меня нет... Кроме того, тебе надо потренироваться, привыкнуть к мышечным усилителям, я их сделала специально на случай погони. Но злоупотреблять ими ни в коем случае нельзя. Ты же не хочешь разбиться или допустить, чтобы вся столица ловила Человека-паука? А теперь тебе стоит отправиться домой, завтра пойти в школу и вести себя как обычно. По истечении трех недель автономный энергоблок разрушится, и скафандр бесследно исчезнет. Надеюсь, что за это время я разберусь со Скрипачом.

— Ну уж нет! — разозлился я, — Я приволок тебе «языка», который знает, где искать нашего врага, а теперь ты меня — пинком под зад?

Я подвигал локтями, покрутил шеей. Было действительно чертовски неудобно. Лиза склонилась над бассейном, жидкость в котором стала почти черной. Зеленый купол придвинулся почти вплотную, лес из блестящих штырей низко гудел. Сквозь монотонное жужжание прорывались чумовые звуки, словно кто-то всхлипывал, ударяя киркой в мерзлую землю.

— Усилитель сменил масштаб развертки, — не оборачиваясь, сказала Лиза. — Нам приходится черпать энергию из электросети Москвы. Восемьдесят процентов мощности уходит на формирование защитного экрана вокруг здания. Это новая задача и слишком трудоемкая. Кроме того, растут штампы.

— Ты строишь экран против роботов, но люди-то пройдут!

Лиза точно не расслышала, все ее внимание было поглощено тем, что происходило в толще черного студня.

— Теперь мы знаем, где находится Скрипач, — сказала вдруг она, — Этот штамп должен был возвратиться на «Бауманскую». Сейчас усилитель снимет опознавательную матрицу и передаст одному из моих помощников. Мальчик не должен ничего заметить...

Я помалкивал, не вполне соображая, о чем она лопочет, а Лиза бросила старуху и опять поманила меня за собой. В левой поперечине бассейна плавал почти сформировавшийся Серый плащ. Весь чистенький, новенький, и секунду назад я бы не отличил его от двойника, оставшегося «наверху». Но это было секунду назад.

Серый плащ стремительно менялся. Расплавились очки, укоротились, высохли ноги, сгорбились плечи, вытянулся нос. На наших глазах его лоснящееся лицо и мощные руки покрылись глубокими морщинами и темными пятнами, приобрели желтоватый цвет. Жидкость над штампом вспучилась, надулась громадным пузырем, робот поднялся вертикально и открыл глаза.

Я невольно попятился. На бортик ступила сморщенная кривобокая старуха в драном ватничке, с заштопанной авоськой. Точная копия той, что плавала с распоротым животом.