И ведь Кармелита там одна. А вдруг ей станет хуже? И никого рядом. Как же все неудачно получилось. Пожалуй, не стоило лезть в эту авантюру и забираться в дом к Форсу. И почему вдруг он решил, что найдет эту чертову кассету?!

Но вот наконец за Антоном пришли. Конвоир отвел к его следователю. Ефрем Сергеевич выглядел плохо — видно было, что очень уж устал, забегался. И все же Антона он встретил улыбкой:

— Здравствуйте, Антон Николаевич!

— Здравствуйте… э…

— Ефрем Сергеевич. Ай-яй-яй, вы уж и имя мое забыли. Да и вообще, насколько я знаю, живете правильной жизнью. Трудом физическим занимаетесь. Сочетаете его с философскими книжками…

— А это-то вы откуда знаете? — изумился Антон.

— Хороший следователь все знает! В общем, последний год у вас такая биография была — ни единого пятнышка. Хоть в независимые профсоюзы на руководящую должность выдвигай, хоть в райсовет… И вдруг такой сбой. Зачем-то полезли в дом своего несостоявшегося тестя. Ну ей-богу, просто глупо. Особенно если учесть, что Леонид Вячеславович, прямо как чувствовал, на днях поставил сигнализацию.

«Ах вот оно что! — мигом все понял Антон. — Форс опять все просчитал. Будто предвидел, что могут посягнуть, то ли на него, то ли на какие-нибудь вещдоки…»

— Ефрем Сергеевич, все не совсем так, как вы говорите…

— Что значит «не совсем так». В дом вы залезли? Залезли. Что ж тут «не так»?

— Да все не так! Ведь Форс, как вы справедливо сказали, практически мой тесть. Хотя так и несостоявшийся. И этот дом для меня тоже не чужой. Я там жил довольно долго. Я там ремонт делал, готовил детскую комнату для моего будущего ребеночка… Зачатого, кстати, именно там же!

Антон почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы. Елки-палки, как не вовремя, ведь Солодовников наверняка посчитает, что это актерство. Где сегодня найдешь следователя, который слезам поверит?

Парень замолчал, взял себя в руки и продолжил уже почти спокойно:

— Да, в общем, поработал я немало для этого дома. И дверь я открывал, между прочим, не какой-нибудь фомкой… Или как там это называется, а ключом, который у меня с прежних времен сохранился. Единственное, в чем я виноват, так это в том, что не знал о сигнализации.

— Вот! Вот это, дорогой Антон, все меняет. Как ни крути, получается несанкционированное вторжение… К тому же, когда мы пришли, вы ведь, кажется что-то искали?

— Да искал, да там, в шкафах, еще мои вещи остались. Из одежды, из белья… Я, когда уходил, не все забрал, кое-что забыл. А сейчас, сами понимаете, жизнь холостяцкая. Зарплата в котельной не очень большая.

— Хм-м, трогательно. Что ж, давайте проверим вашу версию. Позвоним Леониду Вячеславовичу…

Солодовников внимательно посмотрел на Антона, следя за его реакцией: не испугается ли? Но тот спокойно выдержал этот взгляд.

Следователь быстро набрал номер. Трубку взяли быстро. Послышался узнаваемый голос адвоката.

— Алло. Форс слушает.

* * *

— Телефон отключен, — невесело констатировал Баро.

— Ну вот. Странно все это!

— Да чего ж странного?

— Рамир, по-моему, мы поменялись местами. Теперь ты оптимист, а я — пессимист. Ну посуди сам. Миро послал сообщение и тут же отключил телефон… Не понимаю…

— Знаешь, Коля, при достаточно долгом обсуждении любая проблема становится неразрешимой… А еще говорят, если бы человек задумывался и анализировал, как он ходит, то он бы вообще не смог ходить — все время бы падал. Да может быть тысяча причин, по которым Миро не позвонил, а именно отправил эсэмэску. И тут же отключил телефон.

— Например?

— Пожалуйста! Они захотели побыть наедине, чтобы откровенно поговорить друг с другом.

— Я что-то не совсем понимаю.

— Да что тут понимать! Кармелита очень любила Максима. Но он погиб. Она выносила траур по нему. Но Кармелита — живой человек. Живой, страстный. Ей же любить хочется. А тут такой золотой человек, как Миро. И она страшно переживает из-за этого нового чувства. Понимаешь? Максим и сейчас стоит между ними. Они не могут предать его память. Но чем больше они запрещают себе любить друг друга, тем сильнее это чувство…

— Да… — протянул Астахов. — Надо же. А я ничего не замечал. Оказывается, как плохо я знаю Кармелиту…

— Не расстраивайся, Коля. Я ее с младенчества растил, и то каждый день узнаю что-то новое.

— Пожалуй, ты меня успокоил. Если Миро рядом с ней, нам не о чем беспокоиться, он хороший парень. С ним Кармелита в полной безопасности.

* * *

Рыч лежал с закрытыми глазами. Степка и Люцита на цыпочках вошли в палату. Но Рыч тут же открыл глаза, усмехнулся.

— Зря вы это… на цыпочках. У меня все наоборот. Когда ко мне тихонько подходят, я тут же просыпаюсь.

Уже не таясь, Люцита подошла к нему, все еще бледному после операции. Поцеловала любимого в лоб, поправила подушку и отчиталась:

— Я привела Степку.

— Вижу. Пожалуйста… оставь нас одних, поговорить надо.

— Хорошо. — Люцита подала Степке знак глазами, мол, не обижай больного, и нехотя ушла.

Степка взял свободный стул, подвинул его поближе к кровати и сел напротив Рыча. Тот посмотрел ему в глаза:

— Хорошо, что ты пришел. Хотя я знаю, как ты меня презираешь. И, несмотря на это, все-таки здесь. Спасибо тебе.

Степка сконфузился:

— И ничего я тебя не презираю. Просто чужой ты в таборе…

— Не надо меня обманывать, Степан. Я хорошо понимаю твои чувства. Ты с детства, с малолетства любил Люциту. И уж, конечно, желал ей лучшей доли, чем жить с таким бандитом, как я.

Степка молча усмехнулся.

— Молчишь?.. Молчи. Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты думаешь обо мне. Если бы ты знал, сколько раз я отговаривал Люциту, сколько убеждал ее не связываться со мной — но все бесполезно. Ты ведь знаешь ее дольше меня. И представляешь, какой она может быть упрямой. Если уж что-то решила, то…

— Да. Но ты бы мог сам отступиться от нее и просто уйти из этого города.

— Степка, Степка, я ведь хотел… Столько раз хотел уйти от нее, чтоб не портить ей жизнь. А вот не смог. Я ведь тоже всем сердцем прикипел к Люците. Иногда даже думаю, что если бы ушел от нее, то для нее, как для всякой женщины, это стало бы еще большим потрясением. «Так он меня бросил!»

— Рыч, ты извини, я не хочу тебе ничего плохого. Но мне трудно тебя слушать.

— Да, да. Я все понимаю.

— Может лучше впрямую скажешь… О чем ты хотел со мной говорить?

— Да, конечно. Я просто думал, что надо как-то войти в разговор, пояснить… Но… В общем, тут такое дело. Врачи не уверены, что я выкарабкаюсь… А если даже и выкарабкаюсь, то впереди суд. А там, кто его знает, что будет… Ты же понимаешь, тюрьма, зона — такое место, раз вляпаешься, потом трудно выбраться.