– Да, милочка?

– Не нужна ли вам исправная и работящая служанка? Или,может, кому-то из ваших друзей?

– Что за черт? – сказал д’Артаньян. – Тынедовольна своим нынешним местом?

– Как вам сказать… Не совсем.

"У этой девчонки еще сохранилась провинциальнаядобродетель, – подумал гасконец. – Как и у меня, признаемсявтихомолку. Вот только этот беззастенчивый город прилагает все усилия, чтобывыбить из нас обоих все, что здесь добродетелью отнюдь не считается. И что тутприкажете делать? Как говорят в Беарне – с волками бегать, по-волчьивыть…"

Однако ему вовсе не хотелось оставлять это юное создание вбесцеремонных объятиях герцогини де Шеврез, хотя трудно сказать, что здесь былоот сочувствия, а что – от мужского эгоизма… Как бы там ни было, он сказал,понизив голос:

– Вот что, милая… Приходи как-нибудь на улицуМогильщиков, одиннадцать. Спроси слугу по имени Планше и попроси провести кхозяину… Не обязательно называть мое имя… лучше вообще его не называть, простоскажи Планше, чтобы проводил к своему господину, а уж я его предупрежу нынчеже…

Прелестная пикардийка вскинула на него глаза:

– Нынче вы, сударь, сдается мне, будете очень занятыдругим заботами…

С любопытством глянув на нее, д’Артаньян осведомился:

– Дитя мое, уж не хочешь ли ты сказать, что я с первойже встречи произвел на тебя неизгладимое впечатление? Нет, это за мной водится,конечно, чего уж там…

Длиннющие ресницы порхнули, как бабочки на цветущих лугахГаскони, а взгляд зеленых пикардийских глаз был определенно кокетливым:

– По-моему, вы хороший человек, сударь…

– И почему же?

– Вы не нахальничаете, вот что, – расхрабриласьКати. – У вас есть уважение к бедной девушке…

"Ба! – сказал себе д’Артаньян. – Уж невтюрилось ли, вульгарно говоря, в меня это цветущее дитя Пикардии? Мелочь вродебы, а приятно, черт побери! Давно в меня никто не втюривался после той давнейистории с крошкой Эжени…"

– Откровенно говоря, ты мне понравилась с первого взгляда, –сказал он, в общем, чистую правду (особенно если вспомнить, в каком видегасконец ее наблюдал в дырочку, чуть ли не купающаяся нимфа…).

– Вы мне тоже, сударь… – опустив глаза, созналосьюное создание. "Решено, – подумал д’Артаньян. – Нужно во что бы тони стало спасти это очаровательное и восторженное создание от объятийгерцогини, и как можно скорее…"

– Ты запомнила адрес?

– Конечно, сударь… Могильщиков, одиннадцать.

– Можешь быть уверена, что там тебя встретят со всемдружелюбием, – заверил д’Артаньян, вновь привлекая ее к себе.

И тут же отпрянул, разжав объятия: в дверях показаласьочаровательная герцогиня Мари де Шеврез де Роган-Монбазон, супруга одного извиднейших сановников королевства, подруга, наперсница и, как негаданнооказалось, еще и любовница королевы Франции (интересно, а об этом пикантномфакте известно ли кардиналу, которому, по слухам, должно быть известно все наэтом свете и даже немножечко больше?).

Она вошла величественно, во всем блеске горделивой осанки,молодости и красоты, подкрепленных сиянием драгоценных камней и роскошьюплатья. Как ни прискорбно об этом упоминать, но при виде сей очаровательнойдамы у д’Артаньяна моментально вылетела из головы пикардийская простушка, и онуставился на герцогиню, пораженный.

– Идите, Кати, – ангельским голосом распорядиласьгерцогиня. – Итак, любезный Арамис, мы, наконец, встретились после всехэтих писем, после того, как мне все уши прожужжали о ваших пылких чувствах комне… Что же вы так долго медлили, глупый? По-моему, я никогда не давала поводовзачислять меня в монашки… Особенно когда речь идет о столь храбром, видном ипрославленном дворянине, как вы… Ну почему вы так долго медлили, гадкий?

Д’Артаньян, откашлявшись, хрипло сказал:

– Тысяча извинений, герцогиня… Королевская служба, давдобавок дуэли… В Париже развелось столько нахалов, что порой невозможноспокойно пройтись по улицам – пока доберешься из Сен-Жермена в кварталыСен-Оноре, по пути придется проучить не одного задиру…

– Я слышала, что в последний раз вам не особенноповезло?

– Это случайность, милая Мари, – сказал д’Артаньянпоспешно.

– Ну разумеется. Этому проклятому беарнцу попроступовезло… Но вы его еще убьете, я не сомневаюсь!

– На части разрублю! – грозно пообещалд’Артаньян. – И каждый кусочек проткну по отдельности!

– Странно, – сказала герцогиня в некоторойзадумчивости. – Мне вдруг показалось, что у вас у самого гасконскийвыговор… Хотя вы ведь родом из Оверни?

– Из Лимузена, – браво солгал д’Артаньян, слегкавстревожившись, хотя на деле представления не имел, из каких мест происходитэтот чертов Арамис. – Наш выговор так напоминает гасконский, что путаюточень и очень многие…

– Да, должно быть… – безмятежно сказала герцогиня,улыбаясь ему. – Я никогда не была сильна в географии и окраинных наречиях,просто отчего-то показалось вдруг, что выговор у вас гасконский… Оставим этипустяки.

– Охотно, – сказал д’Артаньян, и сам страстножелавший любой ценой увести разговор от опасной темы. – Не удручайтесьнезнанием географии, герцогиня, к чему ее знать дворянам, если есть кучера? Онивсюду довезут… Есть вещи, в коих вы несравненно более сильны…

– Вы полагаете? – прищурилась герцогиня, улыбаясьему нежно и загадочно, ухитряясь одновременно выглядеть наивной и искушеннойпокорительницей сердец (один бог ведает, как женщинам удается эти несовместимыекрайности совмещать, но ведь удается же блестяще!). —И в чем же я сильна, повашему мнению?

– В несомненном искусстве одним своим появлениемразбивать сердца, – сказал д’Артаньян с воодушевлением.

Он уже совершенно успокоился – видел по поведению герцогини,что она не узнает в нем нескладного юнца из Менга, виденного мельком, искреннепринимает за Арамиса.

– Бедный… – протянула герцогиня с видомчрезвычайно наивным и в то же время соблазнительным. – Неужели я,плутовка, не ведая того, разбила ваше бедное сердечко?

– С той минуты, как я увидел вас впервые…

– И где же, шевалье? Женщины – существавпечатлительные, им приятно слышать такие подробности…

Хорошо ей было требовать! А вот д’Артаньян при всей своейизворотливости оказался, пусть и в переносном смысле, приперт к стене: что,если Арамис, чтоб его черти взяли, по примеру иных влюбленных в письмах кпредмету своей страсти подробнейшим образом описывал свои переживания? Иупомянул-таки, где увидел герцогиню впервые? И если сейчас д’Артаньян назоветсовершенно другое место и время…