Энкино уже не писал; опершись о конторку, он пристально глядел перед собой.

Хидмар остановил его по пути в катакомбы. Энкино схватился за нож. Он не носил меча — не умел держать его в руках. Шагнув вперед, он заслонил Эльхи:

— Беги в Пристанище!

А сам, чувствуя, как перестало течь время, думал: весенние ручьи такие черные, наверное, оттого, что вода несет золу старых пожарищ.

Хидмар не говорил не слова, и Энкино казалось, что так и надо: если бы это существо заговорило, он бы даже удивился, как будто Хидмар не должен был уже обладать даром речи.

Занесенный клинок Хидмара блеснул на солнце, и на лезвии солнечный луч расщепился надвое. Энкино успел уклониться. Клинок рассек ему правое плечо, почему-то совсем не причинив боли. За спиной Энкино неподвижно стояла Эльхи в своем длинном, наскоро ушитом плаще. Она смотрела, как ее наставник отбивается от страшного, точно во сне, заросшего до глаз человека.

Энкино стоял, держась рукой за раненое плечо. Он только теперь спохватился, что даже не попытался пустить в ход нож. Хидмар медленно шагнул к нему.

— Эльхи, беги!

Взгляд Хидмара засветился, бессмысленное лицо ожило. Он тяжело дышал и, казалось, опьянел от одного вида беспомощного противника.

Энкино вдруг с яростью выпрямился. Что он о себе думает, этот безумный человек?!

Энкино властно крикнул:

— Стой, Хидмар!

Хидмар застыл, как завороженный. Перед ним был один из высших — бывший раб узнал этот взгляд сверху вниз, гневное лицо с высокомерными, тонкими чертами и гордый окрик… Энкино ударил его снизу вверх под ребра ножом, который так и не выпустил из руки — его рана была просто глубоким порезом.

Меч Хидмара воткнулся в землю. Бывший доблестный раб упал на колени и завалился на бок у ног повелителя в синей хламиде.

Эльхи чувствовала, что у нее от страха все холодеет внутри. Она прижалась к закопченной стене разрушенного здания. Энкино подошел и, держась за сердце, сел у стены рядом.

Весной они засеяли поле. От посевов зависела жизнь Пристанища. Если к осени не будет урожая, поселение придется покинуть. Сеять снова было бы нечем.

Это понимали все. Зорану, который прослужил в разных войнах почти два десятка лет, работники из Пристанища напоминали отряд, решившийся биться насмерть.

Вечером Ирица, уединившись в чулане, нарезала на узкие ленты небольшой кусок яркой ткани. Она улыбалась, перед глазами у нее стояли картины родного леса. Она вспоминала саму себя, когда у нее еще не было имени, и в глухой чаще она любовалась на свое отражение в темных ямах с водой. Приготовив ленты и все еще улыбаясь, она подошла к Бересту.

— Пойдем, мы с тобой обойдем поля, чтобы родился урожай.

Было поздно, работники уже вернулись в замок и ложились спать.

— Куда мы теперь пойдем, зачем? — удивился Берест.

Но Ирица повела его за собой. Стояла теплая, темная весенняя ночь, цвели тут и там уцелевшие в разрушенном городе вишневые и яблоневые сады.

— Ты хоть скажи, что ты хочешь? — выспрашивал Берест.

Он ничего не понимал, и не понимал, отчего ему весело.

— Увидишь! — обещала Ирица.

За перелеском начиналось поле. Ирица замерла в зарослях и сделала Бересту знак: тише. Берест не поверил своим глазам. Прямо на свежих всходах, под огромной луной танцевали девушки. Их было около дюжины. В длинных белых платьях, подпоясанных веревками, свитыми из травы, с распущенными волосами они кружились в каком-то быстром танце, — не в хороводе и даже не соединяя рук, а каждая по отдельности, но было видно, что все они чувствуют друг друга, и танец этот — общий.

— Кто это? — выдохнул Берест.

— Они живут в полях, зимой спят, а сейчас проснулись.

— Твои сестры! — догадался Берест. — Полевицы? Почему же я раньше никогда их не видел?

Ирица с улыбкой ответила:

— Когда я стала твоей женой, я стала почти как люди. Зато и ты можешь многое, что могу я. Видеть моих братьев и сестер.

«Слабый человеческий маг». Берест вспомнил, что так его назвал Князь Тьмы. Полевицы обладали той же способностью, что и лесовица в чаще: могли слиться с полем, смешаться с движением всходов под ветром и стать незримыми для человеческого взгляда. Берест понял, что теперь и впрямь в чем-то подобен Ирице, своей волшебной жене.

Он вспомнил и еще кое-что…

Это было среди зимы, в самую страшную ее пору, когда в развалинах находили больных и умирающих людей. Ирица лечила их, они с Хассемом проводили с больными целые дни.

Парень, которого принесли в тот день, перевернулся на бок и кашлял кровью. Ирица чувствовала, что его легкие сильно воспалены, и он уже почти не может дышать. Он горел в жару, хрипел, Ирица старалась приподнять его голову, чтобы напоить целебным настоем. Хассем подал кружку, и больной стучал зубами о ее край.

Ирица села так, чтобы голова больного лежала на ее коленях.

Парень начал стонать и метаться, его вновь сотряс приступ кашля. Ирица сжала его голову обеими руками. Он несколько раз дернулся и затих, стал дышать ровнее. Лесовица положила ладони ему на грудь. Дыхание больного становилось все легче, хотя оставалось хриплым. Ирица не прерывала своего магического лечения. Но она тоже совсем ослабела. Неожиданно лесовица ощутила, что рядом с ней есть источник силы, богатый, как сам лес. Это была живая, светлая сила, и Ирица взяла ее дар, чувствуя, как возвращается к жизни больной, как оживает она сама.

Рядом с ней на полу, возле ложа больного, сидел Берест. Больной спокойно спал. У Береста побледнело лицо, и на лбу блестели мелкие капельки пота. Он еще раз бросил взгляд на спокойно спящего человека, который несколько мгновений назад был на пороге смерти, и молча обнял жену.

Теперь на краю поля Берест завороженно любовался танцем загадочных полевиц, таких же, как Ирица, которые танцевали под луной на полях Пристанища.

Только через миг Берест испугался:

— А посевы… они вытопчут их!

— Никогда! — успокоила Ирица. — Это же полевицы. Где они пляшут, там все только лучше растет. Ну, пойдем. Видишь, у них волосы не подвязаны, не украшены. Еще мало цветов, и травы высокой нет.

В ярком лунном свете Берест и Ирица вышли на открытое место. Девушки сразу прервали танец, замерли, глядя на них.

Берест молча смотрел, как его жена подошла к полевицам и протянула им ленты.

— Они не могут говорить словами, им никто не дал имени, — тихо пояснила Ирица мужу, вернувшись к нему. — Они все — то же самое, что это поле. Обратись к ним мыслями, подумай о них. Скажи, что мы будем благодарны за урожай, а когда уберем его, то подарим им еще лент — ведь у них тогда снова не будет, чем украсить волосы. Пусть рвут цветы, которые вырастут во ржи, а рожь сберегут для нас. Ты слышишь, что они думают?