— Как тебя зовут?

— Меня? — Коровьи, чуть навыкате, глаза двадцатипятилетнего водилы нарочито тупо смотрели на Глостера из зеркальца заднего вида.

— Да.

— Миша. Можно — Мишаня.

— Так откуда сам будешь, Мишаня?

Водила похлопал глазами, произнес, как бы нехотя:

— Я же говорил, с севера мы. Воркутинские. Сюда батя перебрался в восемьдесят девятом, дом купил.

— Ты пойми, Мишаня, интерес мой не праздный. Смекаю, подойдет мне этот человечек или нет.

— Я, что ли?

— Ты.

— А если не подойду, то что?

— Ты-то сам как думаешь?

— Чего мне думать?

— А если не понравишься?

— Знать, судьба такая. Только и вы, я себе думаю, босса с Эдиком, — Мишаня кивнул на убитого телохранителя, — не затем зажмурили, чтобы судьбу за усы лишний раз по глупости дергать.

— Резонно мыслишь.

— А то…

— Как с отцом сюда переехали, чем занимался?

— Ну, как чем? В школе учился. Потом — в ПТУ.

— И сразу к Ричарду попал? — насмешливо протянул Глостер.

— Почему — сразу?..

— А — как?

— При деловых был. Только — стремно там.

— Чего?

— Юг — место шебутное. И все делят-делят, поделить не могут. Свои головы не берегут, а уж наши и подавно.

— У «хозяина» бывал?

— На киче-то? Был.

— Статья уважаемая? Водила пожал плечами:

— Бакланская. Хулиганка.

— Так как же тогда тебя Ричард к себе прибрал меченого такого?

— Я водила хороший.

— Не ври.

— Правда хороший…

— Я не о том. Колись, болезный, мы не у следователя.

— О чем вы?

— Слушай, во-ди-тель… Ты машоней-недавалкой не прикидывайся! Чего тебя Ричард обласкал? Ну?

— Да я это… пару гавриков…

— Ну? Пришил, грохнул, замочил, поставил на перо, кончил, зажмурил, в ящик забил… Чего заикал, Мишаня?

— Ну, грохнул. Двоих. И что с того? Труха были люди.

— Труха были люди… — в тон ему повторил Глостер. — А люди вообще труха, а, Мишаня?

— Всякие случаются, — спокойно отозвался водила. Глостер ответ оценил, подумал с полсекунды, спросил:

— У Ричарда есть доверенный человек на базе?

— У кого?

— У твоего босса.

— Мы называли его Виктором Викторовичем.

— Да хоть горшком! У него есть помощник? Из активных?

— Ну.

— Кто?

— Гошка Степанцов. Жоржик.

— Он на базе теперь?

— Да. А где ему быть?

— В Караганде!

Шофер только пожал плечами. Дескать, как вы спрашиваете, так мы и отвечаем. А умничать так-то всякий может.

— Босс твой, Виктор Викторович, торжественную встречу нам, случаем, не планировал?

— В смысле?

— С торжественным залповым огнем и последующим выносом тел? Никаких особых мероприятий? Усиление или что-то в этом роде?

— Мне он не докладывал.

— Ты, братец, не хами! Сам что думаешь?

— Вроде как Жоржик суетился чуток больше обычного, — У ворот охрана?

— Само собой.

— И подчиняется этому Жоржику?

— Ему.

— Сколько всего на базе людей?

— Дюжины полторы. Может, и поболее, — А сам он что за человечек? Жоржик? Водитель вздохнул:

— Одним словом сказать?

— Если сможешь.

— Сволочь.

— Чего?

— Душегуб. И не такой, чтобы… Глаза у него стылые. Как прорубь.

Глостер прикурил сигарету, затянулся, оскалился в улыбке:

— Это ты Маэстро не знаешь.

— А зачем мне?

— Резонно. Ладно, это лирика. С пропускной системой на базе строго?

— Ну… вообще-то… строго.

— Автомобиль знают?

— Наш-то? А как же. Но пропускают по паролю.

— Пионерский лагерь, — усмехнулся Глостер.

— Босс называл это не «пароль», а «ключевое слово».

— Что в лоб, что по лбу. Ключевое слово неизменно?

— Вообще-то… Раз в неделю меняли, но и то… Парни, что на воротах, тоже с глазами: видят, кто едет.

— Тогда зачем оно вообще нужно?

Водитель только пожал плечами: дескать, мое дело шоферское, прокукарекать, а там — хоть мокрый снег с дождем, да на мичуринские посевы. Подумал, добавил:

— Для понтов, зачем еще.

— Что? — не сразу включился погрузившийся в собственные мысли Глостер.

— Ну слово это ключевое.

— Для понтов?

— Ясное дело. Кому тут охота на нас нападать? Кутенку Черепу? Марату?

Косте Морячку? Да бакланы они, им до босса — как до неба.

— Ты это слово знаешь?

— Какое слово?

— Которое пароль?

— Нет.

— Ты же сам только что говорил…

— Так в связи с вашим приездом как раз сегодня и поменяли. И босс еще велел своим бдить так, будто Кремль охраняют. По мне — показуху решил устроить, чтобы, значит, перед начальством в грязь лицом не ударить.

— Ну и как по-твоему? Удалось ему начальству угодить? Водила покосился в зеркальце на труп босса, уже полусползший с сиденья, осклабился:

— Не особенно.

— Да ты шутник, Мишаня.

— А то.

Глостер подумал немного, протянул:

— Та-а-ак. Выходит, босс твой, Виктор Викторыч, тебе не шибко и доверял?

Может, тебе и вовсе доверять не стоит?

— Почему не доверял? — быстро отозвался Мишаня. Глаза его были снова безоблачны и пусты. Глостер усмехнулся про себя: чудные они, крестьянские дети!

И простота их куда хуже воровства!

— Как — почему? Пароль ты не знаешь, об усилении — тоже, догадки одни… А ведь шофер у босса — завсегда и телохранитель, самое доверенное лицо… Не так?

Мишаня только пожал плечами. Его посмурневшее лицо говорило о нешуточной работе мысли: работе для Мишани непривычной и тяжкой. Впрочем… Ни о чем это не говорило: знал Глостер этаких тугодумов. Они действительно мыслили с трудом, а вот соображали — хорошо и скоро. И были куда удачливее многих яйцеголовых! А вправду, кто успешен по этой жизни? Или шустрые жулики, нахапавшие безнаказанно, пользуясь близостью кто — к трону, кто — к ночному горшку правителя, или вот такие вот лупоглазые селяне: