Оставив двух кретинов заниматься спортом, я отправил­ся в общую комнату смотреть «Санта-Барбару».

21.30. Снова позвонил папа и сказал, что только что по радио объявили состав сборной ЮАР. Он настолько ужа­сен, что даже наша команда мальчиков до пятнадцати лет смогла бы разгромить «Спрингбоков». Затем он добавил: «Ну, я имею в виду вашу команду до того, как двух главных исключили». Особенно его потрясло избрание Эндрю Хад-сона, который, по его словам, не годен вообще ни на что. «Чем им не понравились Поллок, Ричарде и Проктор?» С криком «Вива, Эдриан Куипер!» папа передал трубку маме. Последовала долгая тишина, и он сказал, что мама не будет со мной разговаривать.

Четверг, 7 ноября

Укушенный ушел с поста начальника корпуса. Он объ­явил об этом на собрании корпуса, и новость была встре­чена оглушительными аплодисментами и радостными криками. Укушенный подумал, что мы таким образом приветствуем его, и, как ни странно, растрогался. Его здоровый глаз наполнился слезами, и он долго тряс руку Андерсона.

На доску объявлений кто-то прикрепил записку:

Рэмбо против Укушенного: 2—0

Пятница, 8 ноября

ДЕНЬ ОРАТОРОВ И ДОЛГИЙ УИК-ЭНД

Поскольку весь долгий уик-энд мы вынуждены сидеть вза­перти, как уголовники, День Ораторов стал для нас бес­просветной тягомотиной без всякой надежды на спасение. Когда я увидел, что по Тропе Воинов идет мама под ручку с Вомбатом, у меня сердце упало. Папа отстал и яростно вы­тирал ботинок об ствол высокого платана. Я поздоровался с ними у входа и спросил, почему мама с Вомбатом в шляпах. Мама ответила, что они замаскировались, потому что им стыдно, что их сын — алкоголик. И велела мне проводить Вомбата в дамскую комнату.

К сожалению, женский туалет у нас на противоположной стороне школьного двора, поэтому пришлось совершить смертельный переход под взглядами всего корпуса. Подо­зрительно взглянув на меня, Вомбат переложила сумочку в другую руку и спросила, давно ли я встал на преступную до­рожку. Мне не хотелось устраивать сцену, поэтому я отве­тил, что недавно. Вдруг из окна раздался громкий лай и крик:

— Эй, Мильтон! Классная у тебя подружка, но разве ты не голубой?

Вомбат бросилась в туалет и заперла за собой дверь, как будто я собирался на нее напасть. Там она просидела целую вечность, и за это время мне пришлось поздороваться с ку­чей родителей, которые шли к амфитеатру.

Наконец, выйдя из сортира, Вомбат обвинила меня в том, что я извращенец и подстерегаю женщин около дам­ской комнаты. Я взял ее за руку и отвел обратно к маме с папой. Из окна нашего корпуса раздалось громкое рычание и крик: «Чмокни ее за меня!» Другие родители замерли по­среди двора и принялись растерянно оглядываться, не по­нимая, кто это так громко кричал.

Видимо, папе так и не удалось убрать собачье дерьмо с ботинка, потому что все три часа выступлений ораторов нас окутывала вонь. Через двадцать минут зрители, которые си­дели рядом с папой, пересели. Папа, казалось, не замечал, что вокруг него образовались свободные места, и весело хлопал, когда объявляли очередного призера.

Оратор этого года оказался еще зануднее, чем в про­шлом. Это прогресс — ведь в прошлом году бабушка Лэнса Рейнджера от скуки даже потеряла сознание. Папаша был в темных очках и в течение трех часов этой пытки не подавал никаких признаков жизни.

Мне вручили призы по английскому и истории, а также награду за успехи в учебе. Верн получил приз Ван Вууре-на за преданность школе. В кои-то веки он вел себя нор­мально, хоть и не сразу потом нашел свое место. (В резуль­тате его мама начала махать ему, как сигнальщик в аэро­порту.)

Старостой школы на следующий год избран Рич Бимон из корпуса Барнс, защитник школьной сборной (по про­звищу Шнур). Под громкие аплодисменты родителей он получил свой блейзер и значок от Лутули. Никого, казалось, не заботило, что всего два года назад Шнура временно от­странили от занятий за то, что он веревкой привязал одного из первокурсника к школьному трактору и протащил его на буксире по всему двору.

Так что, возможно, для меня еще не все потеряно.

За обедом во дворе папа обнял меня и сказал, что по-прежнему мной гордится. Я поблагодарил его и сказал, что у него ботинок в собачьем дерьме. Папа скрылся в толпе и вернулся через минуту, продемонстрировав мне чистый бо­тинок и мокрую правую брючину.

Надеюсь, никто, кроме Зассанца Пита, не видел, как па­па отмывал ботинок в школьном фонтане!

Мама с Вомбатом расплакались, когда настало время уез­жать, хотя думаю, не потому, что им было грустно расста­ваться со мной, а потому, что мистер Холл объявил, что бар закрыт.

Безумная Восьмерка проводила взглядом остальных ре­бят, которые уезжали на выходные с родителями. Щука не­сколько раз попрощался с нами, закатываясь хохотом.

Но хуже всего, что Андерсон с Вонючим Ртом тоже оста­лись в школе — готовиться к экзаменам. И староста корпуса заявил, что, даже если мы выйдем на улицу после пяти вече­ра, нас тут же исключат.

Воскресенье, 10 ноября

МАТЧ ПО КРИКЕТУ: ЮЖНАЯ АФРИКА ПРОТИВ ИНДИИ

05.00. Рискуя быть исключенными навсегда, все шестеро из Безумной Восьмерки выбрались из корпуса, пробежали по двору, по другому двору, вверх по лестнице и ворвались в ком­нату, где стоял телевизор. Гоблин подкупил заведующего ау­дио- и видеоаппаратурой из корпуса Барнс, чтобы тот на не­делю дал ему ключи в обмен на два порножурнала и фото го­лой Ким Бесинджер. Именно по этой причине нам пришлось заплатить по пять рандов за просмотр крикетного матча.

После того как матч был задержан из-за тумана, Эндрю Хадсон и Кеплер Уэсселз вышли на стадион «Сады Эдема», где собрались 92 ООО человек. Все они болели за команду Индии. Капил Дев взял мяч и на третьей подаче выбил Эн­дрю Хадсона из игры.

Через две серии бросков Жиртрест спросил, когда же мы будем кушать рис. Узнав, что Кук[50]и Рис — фамилии южно­африканских игроков в крикет, он буркнул: «Придурки» — и пошел спать.

Хотя Аллан Доналд сбил пять калиток, свой первый меж­дународный матч сборная ЮАР проиграла. Но мне было все равно: я был просто счастлив, что моя страна снова играет в международный крикет.

13.45. Вернувшись в корпус, я наткнулся на Андерсона. Он потребовал рассказать, где я был: мол, моя мама отвле­кала его от занятий непрерывными звонками. Он дал мне номер и велел позвонить по нему немедленно. У меня воз­никло предчувствие, что случилось что-то плохое. Все смо­трели на меня так, будто им было известно что-то, чего я не знал.

Женский голос ответил: «Алло, больница Святой Ав­густины» — и у меня перехватило дыхание. Дрожащим голосом позвал маму. Возникла пауза, по коридору про­шлепали сандалии. Она сказала, что у папы, вероятно, был сердечный приступ, но с ним все в порядке. На во­прос, что вызвало приступ, она ответила: «Хадсон и Уэс-селз».