Я видела Чеза с Люком и парня в темных очках — они решили тоже поучаствовать в мужской забаве. Естественно, примкнули к партизанам, но встали на самый далекий и самый безопасный фланг. Мне показалось, они обкурены в хламину. Каждый из них по очереди опасливо совершал вылазку на периферию, отчаянно дубасил кулаками по воображаемой «бутылке» или по такому же воображаемому противнику, потом заливался лающим гиеньим смехом и отбегал к своим — чтобы курнуть и передохнуть. И все-таки им было весело.

Еще я видела Винаблза, все такого же пьяного и все так же протестующего; Билл и парни в бело-красных полосатых майках утягивали его в клокочущий эпицентр заварухи. На долю секунды промелькнуло лицо Артура. Он тяжело дышал. Потом их всех накрыло волной драки. Я развернулась и пошла в деревню. Долго смотреть на это безобразие было невозможно.

О том, что Винаблз серьезно покалечился, я узнала лишь позже. Понятия не имею, как это произошло. Да разве в такой каше разберешься, кто кому двинул? Все дело случая. Ему не повезло. Наверно, Билл Майерс, желая покрепче ухватить «бутылку», случайно скользнул по ней рукой, отчего локоть его непроизвольно ушел назад и сломал Винаблзу нос. Скорее всего, Артур, в попытке продраться сквозь кучу тел, непреднамеренно попал коленом Винаблзу в челюсть, что вызвало ее смещение. А кто-то из двух амбалов в бело-красных полосатых майках или сразу оба — они, как оказалось, были братьями Джейн Лоут — без умысла, а лишь пытаясь вырваться вперед, завели руку Винаблза за спину, да так, что она сломалась. Кто ж знает, отчего у него к концу игры все зубы оказались выбиты? Бессмысленно даже задумываться на эту тему. Тем более что старики, неиссякаемые кладези мудрости, всегда предупреждали, что нечего вступать в игру, если ты лыка не вяжешь.

Все знали, что в халлатоновском «пни бутылку» ты участвуешь на свой страх и риск. И мало того, все знали и с видом опытных экспертов говорили, что это игра не для девчонок.

Конечно, победитель в матче был, хотя, по правде, победа никого не занимала. Их занимала игра. Никто обычно даже счета не помнил. И тем не менее в тот вечер в пабах Халлатона и окрестных деревень только и разговоров было — кто победил, кто умудрился забить те считаные голы, кому куда заехали и все такое прочее. Артур сказал, что Медбурн выиграл у них два — ноль, но выглядел счастливым. Да все они: Билл Майерс, Артур, братья Лоут и каждый, кто участвовал в побоище, — казались счастливыми. Как будто от чего-то освободились. Или, наоборот, наполнились.

Они уговорили меня попраздновать в тот вечер — я согласилась, но при условии, что не придется пить ужасный бейбичам. Я позвала с собою Джудит, чтобы не быть единственной дамой, но оказалось, что она уже договорилась встретиться с Гретой по поводу своей учительской карьеры и темной истории со списком девяносто девять. Да, Грета превращалась в настоящую сельскую адвокатшу. А что? Не так уж плохо. И все-таки мне было сложно представить себе, как Чез и его цыганский табор наливаются пивом и травят анекдоты в компании Билла Майерса и ему подобных. Короче, в тот вечер мы посидели в двух пабах: в «Фокс-инн» и в «Бевик-армз». Ребята из Халлатона с удовольствием гуляли в компании парней из Медбурна, которые всего за несколько часов до этого надрали им задницу В то время как мой фингал сходил, у Артура расцвел красивый, сочный синячина. У Билла на физиономии красовались три зачетные царапины. Но никого такие мелочи не беспокоили.

— Бедняга Винаблз, — пьяно пригорюнился Артур, когда мы приземлились в уютном закутке «Бевик-армз».

— Бедняга! — поддержал его Билл. — Хороший малый и все такое прочее. Эх!

— Воистину, — заметил один из братьев Лоут. — Бедняга Винаблз.

— И все же, — оживился Билл, приподнимая пинту пенящегося горького, — давайте выпьем за здоровье всех, кто доблестно сражался!

— Ура!

— Ура!

Ну что ж, за это грех не выпить. Только не бейбичама, а биттера. Не знаю, что сказала бы Мамочка, увидев, как я сижу по пабам с мужиками и глушу пиво, но мне это определенно нравилось.

Артур мне тоже определенно нравился. И знаете — с каждым глотком все больше. Его фингал мне просто голову вскружил. Хотелось припасть к нему губами, присосаться к желто-фиолетовой распухшей плоти и выцеловать ее.

— Вы так и будете весь вечер в гляделки играть? — поинтересовался Билл. — Мне даже на пиве не сосредоточиться. — Я покраснела, тогда он из жалости сменил тему: — Что ты теперь намерена делать — с акушерских курсов-то, я слышал, тебя погнали.

Я рассказала о предложении МММ подать на стипендию, чтобы получить начальное медицинское образование. А после можно уже учиться на акушерку. Похоже, так и следовало поступить.

— Типа, по-честному, — прокомментировал он.

— Ну да.

— А что с домом? Оставишь?

— Я буду бороться всеми силами, чтобы в нем остаться. И обязательно что-нибудь придумаю, чтобы вернуть тебе деньги за аренду.

Билл на секунду замер. Потом сказал, что хочет пива. Взял наши кружки и рванул к барной стойке. Но поздно — я все-таки успела заметить, что наконец-то настал его черед краснеть.

Когда нас выставили с последними гуляками из паба, Артур предложил проводить меня домой. Стоял прохладный, но очень ясный и красивый вечер, поэтому мы шли не по дороге, а через поле. Мне было тепло и уютно в его куртке с черепом — он, похоже, давно забыл, что отдал ее мне. Мы взобрались на насыпь у старинного редута, сели на землю, и, пока я искала в небе спутники, он меня поцеловал. О, что это был за поцелуй! Когда мы разомкнули губы, я оглянулась на огни деревни и вдруг почувствовала себя такой живой, что даже ощутила, как кровь течет по венам.

— Ты как? — спросил Артур.

— Я очень хорошо.

Тогда мы встали и пошли дальше; он взял меня за руку, но, видно, не заметил, что я вся дрожу. Когда мы подошли к калитке, он снова меня поцеловал. Потом собрался уходить.

— Нет, Артур, я хочу, чтобы ты зашел.

— Ай?

— Я говорю, хочу, чтобы ты зашел.

— Я понял.

— Так что?

Зайдя в дом, он снял куртку и сказал:

— Как вспомню, что случилось в прошлый раз, сразу смешно становится.

— Раздень меня.

Он тяжело вздохнул, но все-таки пошел со мной наверх и там раздел меня. Не очень ловко, надо прямо сказать. Потом разделся сам, и тут я озадачилась, не знала, плакать мне или смеяться, — штыря, так яростно торчавшего в тот раз, в помине не было. Мы забрались в кровать. Он нервничал.

— Осока, это все игра — я целый день носился как подорванный, и теперь, боюсь, ни на что не годен.

Я откинулась на подушку и расхохоталась.

— Чего ты?

— Я не над тобой смеюсь. Ну правда. Все в порядке. Честно. У нас еще будет уйма времени. Ты просто обними меня и поцелуй.