Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Антуан заметил этого человека первым. Он сразу показался подозрительным. Вот незнакомец почти поравнялся с ними, глаза пустые, рука в кармане. По его движению Сантини понял, что сейчас произойдет непоправимое. Он что есть силы схватил Клодин за плечи и дернул вниз. Короткий щелчок! Боль! Пустота!
– Знаешь, кто там, около парадной двери, ошивается? – Наташа вернулась с улицы, где покупала горячие булочки им на завтрак.
– Не знаю, милая! Наверное, твой старый ухажер. – Алексей схватил Наташу и попытался поднять и покружить, но она не позволила.
– Не смешно. Мне не по душе такие шутки. Они меня обижают.
– Прости.
– Так тебе интересно, кто стоит внизу?
– Ты же все равно скажешь. Чего мне гадать…
– Скажу… Потому что ты мне не безразличен, дурачок. – Она подошла к нему и провела рукой по волосам. – Там внизу твой якобы пострадавший друг, Пьер Консанж!
Алексей присвистнул:
– А как он там оказался? Он что, знает, где ты живешь?
– Я ему вчера сказала, так, за разговором. Здесь много музыкантов живет из разных стран мира.
– Интересно, к кому он пришел?
– Может, позвать его?
– Значит, ты говоришь, что рука у него цела-целехонька… И вот он пришел. Понял, что я у тебя…
Наташа рассерженно щелкнула у него пальцами перед носом.
– Эй, ты не сам ли с собой часом разговариваешь?
Климов расхаживал по комнате с видом полного отчуждения от реальности. Туда-сюда! Брови его напряженно свелись к переносице, придавая лицу нечто театрально-трагическое.
– У меня к тебе такое предложение…
Наташа все это время стояла подбоченившись и серьезно наблюдала за ним.
– Ну, говори…
Алексей начал не сразу, а прежде заглянул искательно в глаза Наташи.
– Мы ведь не должны сегодня расставаться, правда?
Девушка кивнула.
– Ну вот. Понимаешь, меня один очень хороший человек просил сфотографировать урну батьки Махно на Пер-Лашез. Неудобно, если я этого не сделаю. Он так просил…
– А как же Пьер? Он наверняка тебя внизу ждет. Сказать что-то хочет…
– Доверься мне. Эту проблему я решу.
Пьер стоял внизу как вкопанный. Видно, уже разошедшаяся во всю богатырскую знойную силу жара подействовала на него. Так спокойно и бесстрастно стоят люди, развлекающиеся медитацией или подвластные лени в такой степени, что каждое движение воспринимаемо ими как пустая трата сил и времени.
Увидев парочку, скрипач безмерно оживился, принял свое обычное любезно-французское настроение и с широкой улыбкой на лице помахал Наташе и Алексею рукой.
– Я вас тут уже давно поджидаю. Вид у вас, надо сказать, такой довольный, что аж завидно. – Пьер с картинной шутливостью потер руки.
Алексей сделал вид, что несказанно обрадовался Пьеру.
– Это называется, давно не виделись…
Наташа только сухо поклонилась музыканту. Он ей не нравился, будто в нем, по ее мнению, было все худшее, что есть во французах: лицемерие, пустозвонство, – и как она себя ни убеждала, что перед ней великий музыкант, это не помогало преодолеть стойкую неприязнь.
– А я вот скрываюсь от назойливых папарацци. Представь, каждый второй журналист во Франции мечтает узнать подробности об отмене концерта. На меня объявили настоящую охоту.
– И почему, можно узнать, вы избрали местом укрытия именно тот подъезд, где живу я? – не выдержала Наташа.
– Вы же сами вчера мне сказали, где живете. Вот я и…
Алексей, поняв, что сейчас создастся неудобная ситуация, перебил Пьера.
– Ты на машине?
Тот кивнул.
– Тогда ты можешь искупить свою вину. Надо отвезти нас на Пер-Лашез Пьер невольно вздрогнул, но быстро совладал с нервами. Однако от Алексея не укрылось его волнение. «С ним и вправду что-то не так…»
– Я попытаюсь искупить, но в чем моя вина?
– А это ты уж сам догадывайся… – Алексей примирительно хлопнул его плечу, специально выбрав больную руку. Пьер от удара даже не поморщился. «Наташа была права. Но к чему весь этот спектакль?»
До Пер-Лашез троица добиралась долго. Сначала Алексей попросил заехать в «Гавану». Там остался его фотоаппарат. Несмотря на то что теперь почти не оставалось сомнений, что Пьер очевидно все это время лгал ему, лгал уверенно и с определенной целью, Алексей не очень из-за этого расстраивался. Им овладела беспричинная веселость. Он даже попытался перекинуться парой ничего не значащих слов с немолодым уставшим мужчиной, сидевшим в холле гостиницы и читавшим газету, но тот ответил что-то не слишком вежливое, а потом скривился в презрительной улыбке на одну сторону и с яростью, достойной лучшего применения, уткнулся в передовую статью «Фигаро».
По дороге Алексей поведал скрипачу о просьбе своего московского старшего друга Бориса Аркадьевича Нежданова, не обмолвившись ни словом о своих отношениях с его дочерью. Пьер слушал с интересом, задал несколько вопросов. Он не очень четко представлял себе, кто такой батька Махно…
– Из Парижа обычно везут духи или вино, ну, в крайнем случае, сыр и шоколад, а ты снимок урны Махно… загадочный вы народ, русские…
– А ты что думал… мы с нашей загадочностью вас в 1812 году, знаешь ведь, как погнали.
Пьер изобразил, что обиделся на эту не вполне тактичную реплику, и до самого Пер-Лашез ехали молча. Длинные тонкие руки музыканта крепко держали руль. Почти у самого кладбище их остановил полицейский. Его прибор зафиксировала превышение скорости, о чем он и сообщил выглянувшему из окна водителю. Пьер вышел и кабины и плотно закрыл дверь и окно. Судя по его виду, он усиленно извинялся перед стражем порядка, но тот демонстрировал образец служебного рвения. Пользуясь тем, что Пьер не может их услышать, Наташа сообщила Алексею, что Пьер кому-то звонил в те двадцать минут, что Алексей провел в своем номере. Алексей только пожал плечами:
– Мало ли кому он мог звонить! Может, любимой женщине.
– Зря так смеешься. У меня дядя был слабослышащий. Мне так жалко его было. И я в детстве учила его понимать слова по губам. Кстати, это ему помогло. Но дело не в этом. Я сама по губам очень хорошо понимаю, и по-французски тоже. Это у меня хобби такое. Иногда в телевизоре специально звук выключаю, а сама по губам стараюсь понять, о чем говорят.
– Да в тебе просто целая куча талантов. Не зря я…
– Я поняла, что говорил Пьер по телефону, хоть он и отошел почти на другую сторону от гостиницы.
– У тебя еще и зрение соколиное…
– Да. У меня небольшая дальнозоркость с детства. Не отвлекай меня, дай сказать, а то он сейчас вернется.