Когда она писала адрес на конверте второго письма, в передней послышался грубый, сердитый голос, весьма нецеремонно споривший с трактирным слугою, и прежде чем она успела спросить, что значит этот шум, дверь отворилась настежь, и в комнате явился высокий старик, с длинной бородой, в сильно заношенном сюртуке, преследуемый трактирным слугою, на лице которого изображалось негодование.

— Я три раза говорил этому человеку, — сказал слуга, размахивая руками, — что мистера и мистрисс Фрэнклэнд…

— Нет дома, — прервал странный гость. — Да, ты мне три раза говорил и три раза солгал. Кто же это? — спросил он, указывая на мистера и мистрисс Фрэнклэнд. — Они дома; а тебе дан язык не затем, чтоб ты лгал. Я только на минуту зашел к вам, — продолжал он, обратясь к хозяевам и садясь на ближайший к ним стул. — Меня зовут Андреем Тревертоном.

При этих словах мистер Фрэнклэнд сделал движение, обнаружившее его гнев; но Розамонда тотчас же постаралась успокоить его.

— Не сердись, — прошептала она. — С подобными людьми всего лучше оставаться совершенно хладнокровным.

Она сделала знак лакею, чтобы тот вышел, и обратилась к мистеру Тревертону с следующей речью:

— Вы насильно вошли сюда, сэр, в такое время, когда наше семейное несчастие делает нас совершенно неспособными принимать какие бы то ни было визиты. Мы готовы оказать более внимания и уважения к вашим летам, нежели вы к нашему горю; поэтому, если вам угодно сказать что-нибудь моему мужу, то он готов вас слушать сейчас же.

— Не беспокойтесь, я не останусь здесь долго; у меня есть дела. Я пришел сказать вам, что, во-первых, ваш адвокат известил меня о том, что вы нашли в Миртовой комнате; во-вторых, что я получил ваши деньги; в-третьих, что я умею держать их в руках. Что вы об этом думаете?

— Я думаю, — отвечал Леонард, — что вам нечего было и беспокоиться приходить сюда и говорить нам то, что мы уже знаем. Мы знаем, что вы получили деньги и никогда не сомневались, что вы их умеете удержать в руках.

— Вы в этом совершенно уверены, — сказал мистер Тревертон с злой улыбкой. — Совершенно ли вы уверены в том, что нет никакого закона, на основании которого вы могли бы оттягать у меня эти деньги? Я наперед говорю вам, что у вас нет и не может быть тени надежды возвратить их в свой карман, и на мое великодушие тоже советую вам не рассчитывать. Деньги мне достались совершенно законно и теперь безопасно лежат у моего банкира, а что касается до меня, то эти тупые чувства великодушия, щедрости и тому подобное не в моем характере. Это было в характере моего брата, но не в моем. Повторяю вам еще, что деньги никогда к вам не возвратятся.

— А я повторяю вам, — сказал Леонард, подавляя свой гнев, — что мы не имеем ни малейшего желания слушать то, что уже давно знаем. Для успокоения своей совести мы поторопились передать вам капитал, которым не имеем права владеть, и говорю вам от своего лица и от лица моей жены, что мы в этом случае не имели никаких видов на возвращение не принадлежавших нам денег, и предположение подобного рода есть оскорбление.

— И вы такого же мнения? — спросил мистер Тревертон, обращаясь к Розамонде. — Я приобрел деньги, вы лишились денег, и неужели вы можете одобрить поведение вашего мужа в отношении к богатому человеку, который может составить ваше счастье?

— Совершенно одобряю. В этом, кажется, вы не имеете причины сомневаться.

— О, — произнес мистер Тревертон с выражением крайнего удивления. — Вы, кажется, так же мало заботитесь о деньгах, как и он.

— Муж вам уже сказал, что считал своим долгом возвратить вам деньги, на которые вы имеете право.

Мистер Тревертон поставил между колен свою толстую палку, положил на нее руки и оперся на них подбородков!

— Жаль, что я не притащил с собою Шроля. Пусть бы это животное посмотрело на этих людей да послушало бы, что они говорят. Странно, очень странно, — говорил он глядя попеременно то на Розамонду, то на Леонарда, с видом крайнего изумления. — Ведь тоже люди, а отступаются от денег. Непонятно.

Он встал, надел шапку и, взяв подмышку палку, подошел к хозяевам.

— Я ухожу, — сказал он. — Вы позволите пожать вам руку.

Розамонда презрительно отвернулась.

Мистер Тревертон захохотал с видом высочайшего самодовольствия. Между тем мистер Фрэнклэнд, сидевший недалеко от камина, искал сонетки. По лицу его можно было заметить, что присутствие мистера Тревертона становилось для него невыносимо.

— Не звони Лэнни, он сам уже идет, — сказала Розамонда.

Мистер Тревертон действительно уже приближался к двери. На пороге он остановился и посмотрел на молодых людей с таким видом, как будто бы это были животные, о которых никто никогда не слышал.

— Много я видел странностей на свете, но таких людей никогда не приходилось видеть.

С этими словами он вышел из комнаты, и Розамонда слышала медленные, тяжелые шаги его на коридоре.

Минут через десять трактирный слуга подал письмо, адресованное на имя мистрисс Фрэнклэнд; оно было написано в общей зале гостиницы тем же странным человеком, который возбудил негодование лакея, ломясь в двери квартиры мистера Фрэнклэнда. Отдав письмо слуге, он взял подмышку палку и вышел с весьма самодовольной улыбкой.

Розамонда распечатала письмо. Из него выпал билет на право получения от банкира 40 тысяч фунтов стерлингов и коротенькое письмецо, в котором было написано:

«Возьмите это. Во-первых, потому что ни вы, ни ваш муж — единственные люди, которых я встречал, неспособны сделаться мошенниками, получив деньги. Во-вторых, потому что вы говорили правду и потому лишились богатства. В-третьих, потому что вы не дочь актрисы. В-четвертых, потому что вам трудно было бы получить эти деньги после моей смерти. Прощайте. Не приходите ко мне, не пишите ко мне благодарственных писем и не восхищайтесь моим великодушием, а главное, не делайте ничего для Шроля.

Андрей Тревертон».

Первое, на что решилась Розамонда, после прочтения письма, оправившись от удивления, совершенно противоречило требованиям мистера Тревертона. Она написала к нему письмо; но посланный ее возвратился из Байватера без всякого ответа.

Он мог рассказать Розамонде только то, что какой-то грубый голос из-за ворот приказал ему перебросить письмо через забор и убираться, не дожидаясь, пока ему не проломили головы.

Мистер Никсон, которого Леонард известил обо всем случившемся, изъявил готовность в тот же вечер отправиться к мистеру Тревертону. Тимон Лондонский был на этот раз доступнее, нежели обыкновенно. Мизантроп первый раз в жизни был в хорошем расположении духа. Эта перемена произошла вследствие того, что Шроль потерял место на том основании, что мистер Тревертон не достоин был иметь его слугою после того, как он возвратил мистрисс Фрэнклэнд сорок тысяч фунтов.