– Ты передал мне знание о том, как это сделать. Случайно, – выдохнула с тем роковым удивлением, с которым смотришь на сошедшие в невозможной траектории кометы, породившие ядерный взрыв.

Отмена рождения. Этот сложнейший непостижимый процесс уже запустился в моей голове одним только страстным желанием «не быть». Возникали несуществующие раньше структуры, соединялись, выстраивались в сложную схему. Изгибалось время, формировалась «кнопка». Нажав такую, ты отправишься туда, где никогда не появлялся на свет. Никто не будет скучать, сожалеть, вспоминать. Потому что у моих родителей родится кто-то другой, не Эра. Мои друзья по институту будут дружить с кем-то другим, не со мной. Я стану той, кого никогда не было. Этой информации однозначно раньше не было в моей голове, и пришла она от Ментора из чужого мира. Что ж, вовремя.

– Жаль было слов? – вопрос теперь уже риторический.

Наверное, было. Иначе бы сказал.

Ткалась структура «отмены». И вдруг я поняла кое-что еще – Кайд не мог ей помешать. Отмена собственных перерождений, вплоть до самого первого, вещь добровольная и сугубо личная, в нее невозможно вмешаться со стороны даже Господу Богу.

То, что творилось с Двартом, я видела впервые – он оступился, обрушилась под его ногами земля, и теперь он падал внутри себя. Без крыльев.

«Адаптировал по приказу Комиссии»… Я не верила в это. А даже если все так… Неважно.

– Видишь, я нашла способ от тебя сбежать. – Невозможно совершить «антиход» с такой «отменой». С ней вообще ничего не сделать. – Я обещала тебе, что найду его.

Внутри меня ткалась сверкающая паутина. На сердце больно, но скоро не станет.

– Ужасно чувствовать себя бессильным, да?

«Теперь ты знаешь, каково это».

Формул вокруг моего сознания все больше, они все сложнее; вскоре, если я продолжу этого желать, для меня повернут вспять шестерни мироздания.

Слова могут убить – глупые, ненастоящие, – он был прав.

И вдруг что-то прорвалось сквозь мое безразличие, что-то острое, как сталь меча, – его крик. Орало его сердце, его душа, и потому это сработало, выдернуло меня из забытья, куда я начала сваливаться.

– Эра-а-а-а!

Этот ор тряхнул меня сверху донизу, как землетрясение, на время отвлек внимание от «кнопки», которая, наконец, сотворилась, обрела для меня плотность и завершенность. Может быть, я нажала бы на нее, положив самой себе конец, а может, и нет, но крик вырвал из наваждения, заставил прибыть в эту реальность – ту самую, где пока еще находился Дварт.

– Не смей, – прошептал он, и этот шепот, полный горечи, прошил каждый мой нерв. Как и вид этих сине-черных глаз, проступивших в приступе отчаяния, и нервозности мышц на шее, пульсирующих на висках вен. Что-то заставило меня притормозить, что-то до глубины души настоящее, рвущееся из него наружу.

Я смотрела на него – на то, как он отступил назад, склонил на секунду голову, как он сдался. Медленно снял с себя невидимый шлем, выпустил из руки меч, отстегнул нагрудник, обезоружил самого себя. На это невозможно было не смотреть – Вселенная вокруг вибрировала от напряжения.

Кайд опускался на колени, глядя мне в глаза.

Опускался передо мной. Он никогда ни перед кем не стоял на коленях, я знала это из его обрывочных воспоминаний, из его чувств.

И впервые признал безоговорочное поражение. Смотрел на меня, полный боли и стали, летящий на камни, но все еще не выпускающий мою руку из своей.

– Не надо так, слышишь…

Его боль – моя боль. Тройная, десятикратная. Мы слишком тесно связаны, и сегодня я впервые отделяла свое сердцебиение от его, училась заново дышать сама. Жаль только, что за последние несколько минут я не успела разлюбить.

– Не оставляй меня…

Несгибаемый, бесконечно могущественный, практически бессмертный. Я не ожидала от него никаких просьб, от того человека, которого впервые повстречала сидящим напротив себя в этой квартире. И уж точно никогда об этом не мечтала – увидеть его склонившимся.

– Ты не такой… – покачала головой. – Ты железный голем, ты никогда ни к кому не привязываешься.

– Ошибаешься. – Нажать на невидимую кнопку собиралась я, а узником, приговоренным к смертной казни, выглядел он. – Я причинил тебе много боли, я прошу за это прощения. Я этого не хотел.

Он говорил по-настоящему. Честно, из глубины сердца, потому что звенели вокруг тонкие струны и колокольчики, совсем как тогда, когда я читала ему, сама стоя на коленях, клятву. В этом состоянии невозможно врать, потому что слова пишутся сразу в историю и на века, как обещания.

– Пожалуйста, останься со мной. Я тебя об этом прошу.

Он продолжал быть для меня самым красивым, самым любимым и бесконечно сильным. Любого другого – да, но Дварта не могла унизить даже коленопреклоненная поза. Он был главным Ментором чужого мира, им и остался. И он просил, и я слышала его просьбу сердцем.

– Если ты… примешь решение отменить собственное рождение, – произнес хрипло, – я не смогу тебе помешать. Но обещаю, что сделаю с собой то же самое.

– Что? – второй раз за вечер меня до кишок шокировало сказанное.

– Отменю себя вслед за тобой.

Он не врал. Сейчас он клялся в том, что если в мире не будет Эры Алгории, то не будет и его – Кайда Дварта. Невозможно. Абсурдно, до предела глупо… Таких, как он, больше нет, второй такой может вообще никогда не родиться.

Ни шантаж, ни попытка манипулировать или влиять – он просто сообщал о том, что случится в случае моего ухода.

Стало плохо.

– Ты хотела слов… – Он смотрел мне в глаза, и взгляд его был столь пронзительным, что я впервые подумала о том, что я действительно дура. Неужели я не вижу? Зачем прошу доказательств? – Пусть будет по-твоему, пусть будут слова…

А я уже летела вслед за ним с той же самой скалы, чтобы не дать ему упасть, чтобы удержать.

– Ты – моя женщина. И это навсегда. Я тебя…

«Люблю» – наверное, он это сказал. Я была уверена, что сказал, но я уже не услышала, потому что вдруг сделала то, о чем он меня с самого начала просил – заглянула ему внутрь. Нырнула через взгляд в самую душу и увидела то, что он так хотел, чтобы я увидела. Его пылающую, обжигающую, бесконечно яркую любовь. В изумительно чистом виде. Погрузилась в другого человека, как в океан, зашла ему внутрь и ослепла от направленного на меня солнца. От неудержимого желания меня защищать до конца дней, от готовности создать или разрушить Вселенную, лишь бы со мной все хорошо. Он желал меня, как никого другого, он хотел провести со мной вечность, он болел мной так же, как я им. И никакие слова не могли бы всего этого описать. Простые три из них – «я тебя люблю» – мельчали пересохшим ручейком в сравнении с морем чувств того, кто находился напротив. Я люблю тебя – этим светом горела каждая клетка Дварта. Я убью за тебя, умру, если нужно, приду через время и расстояние, возрожусь из пепла, я не оставлю.