– Не знаю, – мрачно ответила я. – Посмотрю.

В комнату вошли два человека. Я знала обоих. Первым был весь отливающий розовым лысый боров, вторым – мужчина, который на Пальмирском шоссе налил бензин в мою машину.

Я проявила потрясающую выдержку. Никаких резких жестов, никаких обидных слов. Просто я медленно поднялась и отошла к креслу, стоявшему в углу у стены. Обеспечив безопасность тыла, я присела на подлокотник кресла. В правой руке я держала колотушку, в левой, лязгнув, открылся пружинный нож.

– Несколькими фразами я с ними обменяюсь, – холодно заявила я полковнику, – но отсюда я выйду лишь под эскортом вооруженных милиционеров. Этот лысый у меня уже в печенках сидит, а второй подвернулся мне под Пальмирами, там, где меня собирались пристукнуть. Бензинчик мне наливал! И вы хотите, чтобы я их приняла за сотрудников Интерпола и все им рассказала? Да я лишь потому-то и жива до сих пор, что не болтала! Пожалуй, и дальше помолчу.

– Да что же это такое! – в отчаянии воскликнул полковник и отер пот со лба. – Господа, я бессилен что-либо сделать, – обратился он по-французски к вошедшим. – Мадам пришлось много пережить, этим объясняется ее… гм… странное состояние. Не знаю, что и делать. Боюсь, придется пригласить врача.

– Простите, может быть, разрешите попробовать мне? – тихо произнес по-польски пальмирский проезжий.

Он с улыбкой взглянул на меня, и я вдруг вспомнила, как жутко выгляжу. Опасность опасностью, переживания переживаниями, драма в личной жизни своим путем, но ведь жизнь продолжается! Говорят, есть такие женщины, в присутствии которых мужчины вдруг сразу начинают чувствовать себя мужчинами, и наверняка должны быть мужчины, в присутствии которых каждая женщина осознает, что она прежде всего женщина. И ничего с этим не поделаешь! Настоятельная необходимость немедленно посмотреться в зеркало и полная невозможность сделать это окончательно испортили мое и без того не наилучшее настроение.

Отчаявшаяся, озлобленная, ожесточившаяся против всего света, я мрачно глядела на него и ждала, что он мне скажет.

– Ведь есть же на свете кто-нибудь, кому вы полностью доверяете? – мягко и сердечно спросил он.

– Раз-два и обчелся, – с горечью ответила я. – А если быть точнее, то именно два человека. Интересно, кто из них дал вам рекомендации.

– Зразы говяжьи по-варшавски, – медленно произнес он. – И нельзя два раза войти в одну и ту же реку.

Воцарившееся молчание длилось долго, неимоверно долго. Я не верила собственным ушам. Медленно, с трудом, через толстую оболочку кошмара пробивался к моему сознанию смысл услышанного. Я чувствовала, как постепенно тает переполнявший сердце леденящий ужас и спадает то страшное напряжение, в котором я пребывала все это время. Меня душили с трудом сдерживаемые слезы, слезы невыразимого облегчения. Колотушка и нож вывалились у меня из рук, я всхлипнула, кинулась на грудь этому замечательному человеку и разревелась.

Пальмирский знакомый терпеливо держал меня в объятиях, а я рыдала ему в жилетку, судорожно вцепившись в отвороты его пиджака и с отчаянием думая о том, что мое лицо годится теперь лишь для того, чтобы сидеть на нем.

– Каким образом, – всхлипывая и сморкаясь в его носовой платок, с трудом выговорила я, – каким образом вы узнали о них?

– Вашего друга я знаю очень давно, так получилось, что он и мой друг. А с вашей подругой я познакомился несколько дней назад в Копенгагене. Насколько мне известно, она проявила поразительную дотошность в установлении моей личности.

Он смотрел на меня с улыбкой, тактично скрывая отвращение, которое в этот момент я не могла не вызывать. Лысый боров тоже дружелюбно и с интересом поглядывал на меня, хотя было видно, что он ничего не понимает. Полковник и майор проявляли доброжелательное любопытство. Мир вокруг меня с каждой секундой терял свой угрюмый облик и начинал сверкать и переливаться всеми цветами радуги.

С трудом заставила я себя оторваться от лучшего в мире человека.

– Зеркало! – простонала я. – Неужели в вашем управлении не найдется ни одного зеркала?

– Не знаю, собственно, с чего начать, – говорил пятнадцать минут спустя лысый боров, смущенно приглаживая светлые волосики, окаймляющие розовую лысину. – Пожалуй, лучше всего будет, если вы расскажете обо всем, что с вами произошло после того, как мы вас потеряли из поля зрения в Копенгагене.

Бесшумно наматывалась пленка небольшого магнитофона. Прекрасное настроение, в котором я пребывала, трансформировало все пережитое мной в увлекательные приключения. Время от времени меня прерывали, прося уточнить ту или иную деталь. Диспетчерскую в бразильской резиденции гангстеров мне пришлось изобразить на бумаге, электрифицированную карту тоже. Так еще раз пригодились навыки, приобретенные за годы учения.

– Вы и в самом деле не умеете плавать? – спросил полковник.

– Плохо. Но воду люблю, и, представьте себе, под конец я почти научилась управлять яхтой.

– Мы имели возможность убедиться в этом, – подтвердил лысый боров и вдруг весело подмигнул.

Лучший в мире мужчина рассмеялся и пояснил:

– Ведь это наши катера гнались за вами у берегов Испании. Мы получили сообщение, что там пройдет ваша яхта, и ждали вас, но потом… потом события развернулись так, что мы подумали, уж не контрабандисты ли это какие. Яхта шла неосвещенной…

Боже мой! А я собралась стрелять в них – не только из пулеметов, но даже из пушки! Я сообщила им об этом, и всем стало еще веселее. Потом я продолжила свой рассказ.

Когда я рассказала о том, как меня бросили в подземелье замка Шомон и каким образом я оттуда выбралась, на лицах присутствующих появилось выражение, которое мне трудно описать, – смесь недоверия с восхищением. Я же продолжала рассказывать дальше. Вот я добралась до сейфа шефа и его чудесной карты. Слушатели уже не могли усидеть на месте. Лысый боров из розового стал пурпурным.

– Шомон! – нервно восклицал он. – Шомон! Пять лет назад этот замок арендовало частное лицо. У нас не было никаких подозрений, никакой ниточки, ведущей к этому замку… Кто бы мог подумать?

Он вытащил из папки большой конверт и высыпал из него на стол множество фотографий. С одной из них на меня смотрело младенчески невинное личико патлатого, на другой было неизвестное мне здание среди пальм, на третьей – солидный благопристойный господин с сединой на висках, тот самый, что спрашивал по-немецки, как это меня могли принять за Мадлен.

Было там много и других фотографий. Вот мягко покачивается на волнах, переливающихся солнечными бликами, чудесная яхта «Морская звезда». Я засмотрелась на нее и с ужасом почувствовала, как в моем легкомысленном сердце пробуждается желание опять услышать шум океанской волны, разрезаемой носом яхты, опять увидеть безбрежную даль моря, голубое небо, опять почувствовать мягкое колыхание океана. Да неужели мне еще было мало?!

– Шефа здесь нет, – сказала я, просмотрев все фотографии и отложив в сторону те, на которых были изображены знакомые мне лица.