Парни-эмигранты.

Карин Юханнисон еще не закончила обследование вибратора.

Велика вероятность, что он тождественен тому, который использовался при совершении преступлений, — тогда все они смогут завтра взять выходной.

Лесбийская версия.

Плохой дядька в Финспонге.

Куда ведет женская любовь?

Славенка Висник. Киоски. Вода.

Вода.

Завтра — сеанс гипноза с Юсефин Давидссон. Малин позвонила Вивеке Крафурд по пути от Свеи Свенссон, сообщила, что все переносится.

— Мне кажется, я смогу что-нибудь из нее выудить, побудить ее вспомнить, — сказала разочарованная отсрочкой Вивека.

Дорожные указатели с цифрами, обозначающие дистанцию между скорбью и тоской, — сколько километров до того, как исчезнет расстояние и останется только время.

Нючёпинг, тридцать два.

Семнадцать.

Скавста.

Может, надо было взять с собой Маркуса?

Почему-то раньше эта мысль не пришла ей в голову.

Малин паркует машину, заходит в зал прибытия. Белые балки висят высоко над головой под сводом крыши, убогое помещение заполнено странными снами.

Часы на стене показывают четверть одиннадцатого.

Самолет прилетает вовремя.

Через два с половиной часа любовь снова сменит тоску и скорбь.

Малин, она скоро вернется к тебе, твоя Туве.

Мы только что побывали рядом с ними в небесах — с ней и Янне, они оба спали, утомленные долгим перелетом и впечатлениями.

Оба улыбались во сне.

Счастливые мгновения — скоро они будут и у тебя.

А мы?

Я и София. Мы парим под сводами зала прибытия, мы видим тебя, и, наверное, было бы лучше, если бы ты посвятила себя нам, а не своим родным.

Во всяком случае, мы этого хотим.

Мысли о самом себе не исчезают здесь, где мы находимся. Они просто меняются, включают в себя большее — заботу обо всех, кто есть, кто был и когда-либо будет.

Забота о себе становится заботой обо всех.

Мы с Софией здесь — одно и то же. Мы и Юсефин, и Туве, и ты сама.

Мы — все девочки и все те, кто когда-то был девочкой. И мальчиком тоже.

Тебе это кажется странным?

Я понимаю тебя, Малин. Это действительно очень необычно.

С чего тебе начать?

Начни со своих близких.

Кто же не выбрал бы любовь, если есть шанс выбирать между нею и насилием?

Ты слышишь меня, Малин?

Это София Фреден.

Мои мама и папа очень горюют, очень скорбят, их горе никогда не ослабеет — или все же немного утихнет под действием времени? Сейчас они сидят на диване в квартире в Мьёльбю. Телевизор включен, но они не видят того, что происходит на экране.

Их глаза полны слез.

Они плачут обо мне, Малин.

Ты можешь осушить их слезы. Во всяком случае, придать им иное направление.

Отдохни немного, переведи дух и продолжай свой путь.

Туве держит папу за руку, от затычек в ушах болит голова. Самолет опускается к посадочной полосе, метр за метром, огни домов среди леса вырастают за иллюминаторами, светлая полоса замирает на горизонте, и Туве думает, не обрывается ли там мир, но знает, что он продолжается до бесконечности, ибо жизнь на этой планете — вечное движение по кругу, хотим мы того или нет.

Мама.

Я так по ней скучала.

Вибрация пробегает по корпусу самолета, когда шасси касаются асфальта. Огни аэропорта.

Папа сжимает мою руку.

Интересно, привезла ли она с собой Маркуса?

По нему я особо не скучала. Что это значит?

— Мы на шведской земле! — говорит папа с радостным видом. — Сейчас узнаем, добралась ли сюда мама или опять работает сверхурочно.

Чемоданы.

Янне ненавидит эти моменты в поездке.

Но вот они выезжают — одними из первых, и ничего не потерялось ни в Хитроу, ни в Станстеде.

Багаж. И мы. Все как положено.

— Пошли, Туве!

Как хорошо вернуться домой!

Малин не сводит глаз с автоматических дверей.

Постукивает сандалией по белому каменному полу, а вокруг нее люди — радостные, полные ожидания, напряженные.

Она разглаживает платье, закладывает волосы за ухо, чувствует, что ей надо бы в туалет, но не хочет бежать туда сейчас — самолет давно приземлился, они вот-вот выйдут.

Ну же!

Двери в очередной раз распахиваются.

Вот.

Вот они, и она идет им навстречу, устремляется к ним, видит, какие они уставшие, но когда Туве замечает ее, усталость улетучивается, и Туве тоже бежит к ней, и Малин бежит, весь воздух, разделяющий их, спрессовывается, и их тела встречаются.

Объятия, руки, оплетенные вокруг тел.

Малин отрывает свою дочь от пола.

Сколько же ты весишь сейчас?

Три килограмма и сто сорок три грамма было в тебе, когда ты вышла из меня.

А теперь?

Малин смотрит на Янне.

Он стоит за багажной тележкой, кажется не очень понимая, что ему делать.

Малин ставит на пол Туве и машет ему, чтобы он подошел. И вот они стоят втроем в зале прибытия и ощущают тепло, неподдельное и согревающее глубже, чем зной самого жаркого лета.

[На пути к последнему приделу]

Мое дело еще не сделано.

Теперь я знаю, что должно произойти.

Ничто не помешает этому лету пылать, а нашей любви вернуться.

Мир, наш мир, станет чистым и свободным, и мы будем шептать слова безмолвных змей в уши друг другу, чувствуя, как они делают нас большими и непобедимыми.

Он исчезнет с лица земли, и ты снова решишься шагнуть вперед.

Все станет белым, огненно-белым и невинным.

Никто не посмеет мне помешать.

Когти рвали под складскими полками, паучьи лапы ползли по твоему лицу.

Мои летние ангелы.

Покой с ними, а скоро к ним с любовью присоединится кто-то еще, у кого такая же история. С той самой любовью, которой так недостает мне.