Игорь достал из кармана расческу и коснулся моей головы.

– Не надо, – отшатнулась я. – Как можно говорить о внешнем виде, когда внутри у меня все сожжено. Ты не можешь понять моего горя. И я не о галерее.

– Понимаю, ты скорбишь о Матвее, но…

Ты всегда его недолюбливал и подсмеивался над его благостностью, потому что ты не знал его так, как я. Он был не так прост, как казался. Да, знаешь… После Матвея осталась стопка тетрадей. Он разрабатывал философский вопрос о связи жизни и игры. Искал формулу выигрыша. Мечтал издать книгу. Я хочу исполнить его волю. Но надо привести записи в надлежащий вид. Поможешь? Боюсь, мне не разобраться в этих бумагах. Кажется, я просто свихнулась от бед.

– Могу посмотреть.

Я с усилием выбралась из кресла и подошла к письменному столу. Открыла ящик, вынула тетради в разномастных, коленкоровых еще переплетах. Пролистала одну. Знакомый почерк вызвал резкую боль в сердце. Почерк так же волнует, как записанный голос, если не больше. Нет! Я не смогу читать эти строки сама. Я кивнула Игорю на груду вынутых тетрадей:

– Возьмешь сейчас?

Игорь кликнул помощника, и тот унес тетради в машину. Я почувствовала легкий укол совести, будто предавала Матвея. Хотя ученый труд – лишь набор холодных мыслей, и больше ничего. Душа Матвея оставалась со мною. Игорь еще раз заверил, что внимательно все изучит и приведет в порядок. Затем, вздохнув, сменил тему:

– Что ж, Лена, пусть земля ему будет пухом. Но живым – живое. Я снова о галерее. Я перед приходом к тебе осмотрел пожарище.. Полагаю, восстановить галерею невозможно. Какие у тебя мысли на этот счет?

Мыслей у меня не было. Но ясно одно: денег на банковском счете нет. Дом заново не отстроить, да и не хочется.

– Я не думаю, что пожар случаен. Мне не дадут отстроиться в этом месте. Я не могу тягаться с мафией.

– Если потребуется, можно и потягаться. – Игорь откинулся в своем кресле, как король на троне. Он не боялся теперь никого.

– Нет, мне не по силам благотворительностью в таком масштабе заниматься. С голода не умру, на хлеб-молоко хватит. Может, со временем подыщу работу по душе.

– Работу?

– А что тебя удивляет? Могу в библиотеку устроиться, я же какой-никакой опыт в галерее получила. Или буду статьи об искусстве для газет писать, в этой области я теперь тоже кое-что понимаю. Ты, Игореха, за меня не беспокойся. Не пропаду. Но, если сможешь меня кому-нибудь порекомендовать, скажу спасибо.

– Спасибо не отделаешься.

У меня от неожиданности глаза на лоб полезли.

– Ты на что намекаешь, господин хороший? Игорь улыбнулся:

– Не пугайся, Леночка. У меня к тебе одна просьба: разреши быть рядом, как другу. Разреши помочь, чем смогу. И больше ничего мне от тебя не требуется.

Я выдохнула, коря себя за подозрительность, и внимательно посмотрела на Игоря. И вдруг, будто впервые за это утро, увидела его. Немолодой человек в инвалидной коляске, посеребренная инеем голова, грузноватое туловище и беспомощные ноги в отутюженных черных брюках. Эти стрелки на штанинах выглядели так странно поверх навечно согнутых коленей. Но они создавали впечатление, что Игорь присел в кресло лишь на минутку. Сейчас встанет и помчится по своим делам. Но я знала, что больше он никуда не помчится, а потому отказать в невинной просьбе было бы жестоко с моей стороны. Для человека важно ощущать свою нужность в этом мире.

– Ты сам понимаешь, как мне важна твоя поддержка. Вообще, не знаю, как бы я без друзей выжила. Рената меня ни на минуту не покидает. Она стала заправским арт-терапевтом. Художник и психолог в одном лице – очень продуктивное сочетание.

– Рената – талантливая девочка. Она и мне помогла извлечь внутренние резервы, выявила мой потенциал. Без нее я бы так быстро не выкарабкался из депрессии. Н-да. Однако, я полагаю, пора ставить точку в наших отношениях. Я не вправе больше злоупотреблять ее добротой.

– Она любит тебя.

– Но я люблю другую.

– И кто же она? Я знаю?

– Безусловно.

Игорь смущенно улыбнулся и отвел взгляд, как провинившийся школяр. Я тут же уловила смысл за прозрачным намеком и покачала головой:

– Игорь, Игорь. Имей совесть. Еще прах Матвея не остыл, а ты заводишь старую песню. Кажется, мы расставили все точки над «i». А не попить ли нам кофе?

Игорь кивнул, и я без промедления пошла на кухню приготовить легкий завтрак. И помощники Игоря в соседней комнате, поди, проголодались. Игорь не захотел оставаться в одиночестве и, проворачивая колеса своей каталки, двинулся вслед за мной. На кухне мы вновь оказались вдвоем – своим бойцам Игорь приказал удалиться, хотя и разрешил взять поднос с бутербродами и кофе. Но едва мы сделали по глотку душистого напитка, как в наружной двери послышался скрежет поворачиваемого ключа. Это возвращались с прогулки Рената и Лизонька. После гибели Матвея – следствия немыслимых игр Лизы на реке – мы усилили надзор за девочкой.

Теперь нас за столом было четверо. Лиза получила стакан сока с булочкой, Рената заварила себе порцию крепкого кофе. Ожидая, пока он чуть остынет, моя помощница вдруг заявила:

– Дитер в отчаянии оттого, что его видеокомпозиция погибла в огне. Теперь ему потребуется несколько месяцев, чтобы восстановить свою змеекудрую Гекату. Он просит меня помочь и предлагает поехать с ним в Германию.

– В Германию? А как же твоя работа? Как жаль, скульптурная пара «Поцелуев мост» тоже погибла в огне…

– Жалеть бесполезно. А в Германии я не собираюсь сидеть сложа руки. Попробую новые формы. Я хочу вдохнуть жизнь в обыденные вещи. И у меня уже появился замысел на эту тему. – Рената с вызовом посмотрела на Игоря. – Предполагаю составить композицию из инвалидной коляски и белых хризантем. Пока все видится очень приблизительно, но думаю, через эту композицию смогу передать свои чувства.

– Тетя Рената, а людей в твоей кон-конпо-тиции совсем не будет? – встряла в наш разговор притихшая за последние дни Лиза.

– Нет, золотце мое, не будет. Люди должны увидеть себя на месте персонажей и понять их чувства.

– И этим обязательно надо заниматься в Германии? – спросила я.

– Но здесь, в России, я никому не нужна. – Рената снова бросила взгляд на Игоря. Тоска и надежда таились в нем.

– Ты нужна нам, твоему отцу, – нашлась я.

Рената продолжала смотреть на Игоря, ожидая опровержения своих слов именно от него. Игорь, глядя на стену, произнес:

– О твоем отце я позабочусь. Поезжай, Рената. Это интересное предложение. Тебе, как художнику, полезно расширить свой кругозор.

Рената окаменела, затем лихорадочно щелкнула зажигалкой и закурила. Больше до конца кофе-пития она не произнесла ни слова и вскоре ушла. Игорь тоже не стал засиживаться. Охранники подхватили его кресло с двух сторон и начали медленно спускать по лестнице – в старенький лифт оно не вмещалось. Мы остались в квартире с Лизой, и обыденные хлопоты о девочке не позволяли мне беспредельно предаваться горю. Теперь, после смерти Матвея, вся ответственность за ее будущее легла на меня. Но кроме ответственности во мне стала просыпаться и любовь к этому заброшенному ребенку. Нет, она не виновата в случившемся. Ничуть.