— Потом расскажешь? — И махнул рукой. Главный был человек с пониманием. Он не раскачивался сам и «лодку» свою тоже не раскачивал. Оттого с ним и работалось достаточно свободно. А уж это — свободу выбора — хлебом не корми, но предоставь журналистам…

В кабинете начальника МУРа Зотов не без удивления увидел следователя Турецкого из Генеральной прокуратуры. Который очень желал в прошлый раз выглядеть собратом по профессии. Но Рэм напрасно иронизировал по этому поводу. Он выбрал минутку и покопался в библиотечном каталоге редакции. Там в разделе публикаций на юридические темы фамилия Б. Александрова встречалась одно время довольно часто. Взяв одну из публикаций за девяносто шестой год в газете «Новая Россия», Рэм понял, что это вполне ничего. Конечно, говорить о журналистском блеске трудно, но сам материал, логика, мысль были достаточно крепкими и убедительными. Как у всякого научпопа. А статья, собственно, этим и отличалась: популярно объясняла некоторые сложные юридические пассажи. Так что следователь не лукавил, не набивался в коллеги, хотя… Сам-то Рэм считал себя журналистом до мозга костей. Профессионалом.

— Привет, коллега! — с улыбкой приветствовал Рэма Турецкий. — Вячеслав Иванович, не прикажешь своим угостить нас кофейком, что ли, за неимением другого? — И по-приятельски подмигнул Зотову.

Генерал нажал на кнопку связи и строго сказал в микрофон:

— Три кофе, пожалуйста.

Пока Рэм осваивался, пока пожилая секретарша начальника расставляла на приставном столике чашки с кофе и сахарный песок, Турецкий достал из своего потертого портфеля пачку листов и стал их просматривать, некоторые откладывая в сторону. Потом он часть из них скрепил металлической скрепкой, которую бесцеремонно взял из коробочки на столе генерала с таким видом, будто он здесь если не хозяин, то, как говорится, большой друг дома, и протянул их Рэму.

— Давайте не стесняйтесь — пейте кофе и поглядите на этот текст, который вам может показаться знакомым.

Рэм начал читать, но через минуту воскликнул:

— А чего вы мне дали? Я же все это знаю! Вы же от меня… — Он быстро взглянул на Грязнова, но генерал успокаивающе поднял ладонь. — Я ведь сам отдал вам этот дневник Вадима.

— Нет, — возразил Турецкий. — Вы правы в одном, и это меня радует. Вы узнали почерк Вадима. Все верно, это из его дневника. Но я почти уверен, что вы эту его часть — начальную — не читали. Она находилась совсем в другом месте, где мы ее и обнаружили. Как, кстати, и окончание. А знаете почему? Потому что эти странички представляли и для него, а тем более для вас несомненную опасность. Но вы читайте, я подожду.

Они не пялили глаза на Зотова, но ни одно движение, как говорится, мускула на его лице, ни один жест Рэма не проходил мимо их внимания. И очень скоро они обнаружили, что Зотов читал те странички, где довольно подробно описывался факт вербовки Кокорина неким Борисом Николаевичем.

Почему Александр для начала дал именно этот кусок? Он хотел быть уверенным в том, что подозрение Вячеслава не лишено оснований. Однако дальнейшее превзошло все ожидания.

Зотов вдруг вздрогнул, будто от удара электрошока. Еще ничего не понимая, взглянул на Грязнова, на Турецкого, потом снова уткнулся носом в текст, а лицо его и шея стали неудержимо краснеть. Это при его-то бледно-сморчковом колорите?

Александр отвернулся, чтобы не смущать его взглядом, но и не настолько, чтобы вообще не видеть. Грязнов наблюдал сквозь скрещенные перед лицом пальцы — в позе задумчивого вахтера, определяющего проходящих посетителей по цвету и форме обуви.

В общем, обоим все стало ясно, оставались некоторые детали для уточнений.

Рэм дочитал, долго молчал, не поднимая головы, а когда посмотрел на присутствующих, лицо его было бледнее обычного.

— Какая подлость… Зачем вы мне это дали?

— А вы бы не хотели опубликовать этот отрывок в своей газете? — спокойно спросил Турецкий.

Зотов смотрел на него как на ненормального:

— Вы… всерьез?

— А почему бы нет? Разве вашим читателям не интересно будет знать, что иногда происходит с нормальными людьми, увлекающимися литературой, женщинами, компьютерами, когда к ним является некий тип и передает привет от Порфирия Петровича, а?

Из Рэма будто вмиг вышел весь воздух.

— Но я же ничего не сделал… — странным голосом почти прошептал он, и Грязнов с Турецким переглянулись.

— А при чем здесь вы? — возразил Турецкий. — О вас тут и речи нет. Вернее, любое упоминание в тексте запросто можно вычеркнуть. Как и фамилию девушки. А остальное разве у вас лично не вызывает никаких чувств протеста? Резкого неприятия? Впрочем, на такой шаг не всякий способен, это верно. Особенно когда ты реально чувствуешь угрозу. Я вас понимаю, Рэм Васильевич. Конечно, опасно. А что в нашей жизни не опасно? Вадим-то наверняка решился, несмотря на обстоятельства, изложенные в его, назовем это так, покаянии. Но его, к сожалению, понесло не в ту сторону. За что он сразу же и поплатился. Ну ладно, оставим пока этот вопрос. Еще кофе? Вы себя не очень хорошо чувствуете? Вид усталый, да… А разговор у нас пойдет несколько о другом. Будем считать, что мы пока проверяли друг друга, хорошо? — улыбнулся Турецкий.

Но Зотов и не думал включаться в его дальнейшую игру, он напряженно молчал, и Турецкому теперь требовалось вывести его из этого состояния.

Он стал рассказывать, как совершенно неожиданно для себя сыщики обнаружили-таки в Вадимовой квартире тайник. Детали поиска обсуждать нет нужды, но находка там оказалась действительно интереснейшей. Чисто по-человечески. Как всякий личностный документ. Но когда та или иная личность становится участником важных общественных событий, подобные откровения, случается, становятся в некотором роде историческими свидетельствами.

— Не так ли, Рэм Васильевич? — учтиво спросил Турецкий и, в ответ на утвердительный кивок, продолжил: — Если мне не изменяет память, вы собирались публиковать цикл материалов Кокорина именно в том русле, в котором мы сейчас рассматриваем найденные документы. Разве ваше желание прошло?

— Видите ли… Кокорина теперь нет. То, что он хотел и как видел… это дело его совести и профессиональных качеств.

— Вы так полагаете? Ну что ж, очень жаль. Надеюсь, ваш редактор Леонтий Натанович целиком разделяет вашу точку зрения?

— Мы не говорили на эту тему, но… как заместитель редактора я…

— Как странно, Вячеслав Иванович, — обернулся к Грязнову Турецкий, как бы полностью игнорируя Зотова, — исходя из невеликой, правда, собственной журналистской практики… да, впрочем, в принципе из обыкновенной профессиональной этики, я всегда думал, что коллеги, изрекающие на могиле высокие слова, вслед за тем видят свой моральный долг в продолжении дела, не законченного их безвременно ушедшим товарищем. Это ж не только в журналистике, верно?

— А как же! — солидно ответил Грязнов. — А ты возьми хоть наши дела! Раскрывает опер преступление. Его убивают бандиты. Что же, выходит, гуляй себе теперь преступник? Нет, брат, другие продолжают его святое дело!