– Ух ты-ы!

В гробу неподвижно лежал покойник, глаза его были закрыты. Лицо покойника удивительно походило на лицо того, которого он только что видел в морге. Кириллу даже показалось, что и от этого веет таким же могильным холодом. Он осторожно протянул руку и пальцем прикоснулся к его небритой щеке… Но тут произошло нечто ужасное. «Покойник» открыл глаза и, приподняв из гроба голову, вдруг схватил Кирилла зубами за палец. Кирилл заорал от неожиданности, страха, боли… Отчаянно дернул палец. Но не тут то было. Пинчер вцепился в него мертвой хваткой бойцового пса… Кирилл непроизвольно ударил ему в лицо дулом пистолета… Пинчер от неожиданности разжал зубы. Кирилл вырвал палец и с отчаянной силой толкнул поддон обратно в печь. Как снаряд, гроб влетел в топку. Он захлопнул створки, быстро закрыл их на замок и, тяжело дыша, навалился на них плечом.

Прибежавшие на его крик «братки» стояли в дверях, не понимая причины шума. А Кирилл стоял, привалившись плечом к дверцам топки, выпучив глаза; из прокушенного пальца на бетонный пол капала кровь. И вдруг изнутри, из топки, раздался мощный удар такой силы, что Кирилла встряхнуло. Он отшатнулся от котла.

В топочную дверцу было вмонтировано небольшое окошечко размером с две пачки сигарет, с огнеупорным стеклом. Устроено оно было для того, чтобы работники крематория видели, сколько еще осталось жечь. Конечно, имелся трафик сжигания, но им пользовались редко, а делали все на глазок, потому что всегда торопились.

И вот за этим стеклом показалось искаженное мукой ужаса лошадиное лицо доктора Пинчера. Он что-то орал искривленными губами, прижимался к стеклу лицом, но лицо помещалось не полностью, а только частями: то видно было в небольшое стеклышко деформированный и размазанный по стеклу глаз, то орущий рот с кривыми зубами, то ладонь, а то плющился о стекло нос… Этот хоровод омерзительных картинок проходил в сопровождении душераздирающих, ни на мгновение не смолкающих воплей и грохота. Доктор Пинчер иногда выкрикивал что-то не лишенное смысла, но слов было не разобрать. В топке он мог, повернувшись к дверце, стоять только на четвереньках и бить в оконце руками, так что не разгуляешься.

Кирилл глядел на сменяющие друг друга части лица, постепенно приходя в себя. Он наклонился к стеклу, за которым в муках ужаса бесновался доктор психиатрии.

– Ну что, попался?

Хотя сказано это было совсем тихо, но Пинчер услышал. Он вдруг смолк, причем на стекле отобразился его глаз, неестественно большой, огромный глаз. Слезинка появилась в этом глазу, и вдруг вопль тоски, ужаса и мольбы донесся из топки… И снова уже с утроенной силой он забарабанил в дверцы.

Настроение Кирилла улучшалось с каждой секундой.

– Влип ты. А ведь мог умереть спокойно, – сказал Кирилл, показал беснующемуся человеку язык и пошел к электрическому щиту, где располагались рубильники.

Выбрав нужный, он дернул за него и по загоревшейся красной лампочке понял, что электрический процесс пошел. Кирилл снова подошел к котлу, в котором, не переставая вопить, маялся доктор Пинчер.

Пока котел набирал электрического жара, доктор, как настоящий псих, уже не контролируя себя, кричал и бился в дверцы, тыча в прозрачное оконце раскрытым паспортом гражданина России… Со слезами объясняя, что он совсем не Пинчер, а Бородавке, а Пинчером он был поневоле. Как будто по российскому паспорту его могли выпустить из нагревающейся топки в жизнь. Но слабым аргументом был для Кирилла его паспорт. Кирилл постоял немного, полюбовался с ухмылочкой, потом поднял свободную от пистолета руку и этак добро, по-ильичевски, помахал доктору.

– Прощай, доктор!

Потом повернулся и вслед за своими товарищами вышел из помещения, выключив свет и оставив доктора глядеть в темноту.

Вся компания вышла в комнату прощаний, последним шел Кирилл; хотя прокушенный палец болел и кровоточил, настроение у него было приподнятое – его сильно развеселили рожицы, которые корчил в топке психиатр. Ну просто умора! Оставался только один неприятный факт, омрачающий хорошее настроение… И снова эта проклятая тень выросла из пола, испортив хорошее настроение. Не тень это была, а смерть, которая давно разыскивала Кирилла; и не предупреждала она, а грозила.

– Эй! Подождите, ребятишки! – окликнул Кирилл. – Есть еще незавершенное дельце.

Все четверо обернулись на его голос.

– Ну, чего еще? – презрительно буркнул плешивый. – Ты уже, блин, всем надоел…

Раздался негромкий хлопок. Лицо плешивого сделалось удивленным, он схватился за живот, резко согнулся и повалился вперед головой, гулко ударившись лбом в цементный пол; и уже там, на полу, тело его, словно от удара, расслабилось и развалилось, приняв какую-то немыслимую позу… но на плешивого никто не смотрел. Мгновение спустя на него упал другой «братишка»… Кирилл стрелял в гурьбу «братишек», не останавливаясь. С такого близкого расстояния трудно было промахнуться. Никто даже не успел понять, что произошло, как оказывался мертвым. Только один умер не сразу. Пуля пробила ему грудь, но он был в сознании и, сжав зубы, но не произнося ни слова, бился на полу то ли в предсмертной агонии, то ли стараясь подняться, глядя на подошедшего Кирилла широко открытыми глазищами. Кирилл приставил ему ко лбу пистолет и нажал курок… Но выстрела не последовало. Он нажал курок снова, но с тем же результатом. Как назло, кончились патроны.

– Тьфу, проклятье!

Он сунул пистолет в карман. Деловито огляделся по сторонам. На глаза попался молоток, предназначенный для забивания гвоздей. Хотя какие гвозди забивать в крематории?.. Кирилл взял его и подошел к раненому.

– Экологию надо беречь.

Он сделал несколько сильных ударов ему по голове и, сморщив нос, отбросил окровавленный молоток в сторону.

– Вот так, – проговорил он, оглядывая недвижимые плоды своего труда. – Теперь никто не скажет, что я плохо работал.

Он посмотрел на прокушенный палец.

«Йоду бы», – подумал как-то вяло, но махнул рукой и, усталый, направился к выходу. Ночка выдалась тяжелая.

На улице светало. Было прохладно. За ночь выпал пушистый белый снежок. Кирилл глубоко вдохнул свежего воздуха и, задрав голову, посмотрел на небо.

«Солнечный, должно быть, день будет. Мороз и солнце – день чудесный».

И тут увидел вьющийся из трубы крематория легкий дымок.

– Прощай, доктор, – он поднял руку и так же, как в крематории, помахал дымку рукой. – Прощай, доктор, паспорт тебе там пригодится…

Он сел в микроавтобус и выехал со двора психбольницы.

Но это были не единственные жертвы за эту ночь. Уборка шла по всему городу.

Одноглазый Забойщик разбил «уборщиков» на группы по интересам. Те паханы, которые курировали публичные дома, получили задание разобраться с публичными домами Китайца и посмотреть на то великолепие, которым тот владел. Те же, кто заведовал погребальными услугами, получили путевки в морги города. Эта политика была выбрана Забойщиком неспроста – работники узкого профиля знали больные мозоли своих коллег.