Майя осторожно приблизилась к ближайшему сундуку, опустилась на колени и откинула крышку. С изумленным, счастливым возгласом она вдохнула бархатистый пыльный аромат старых книг, столь любимый, что на глазах ее выступили слезы. В стопки были уложены драгоценные тома в тонких кожаных переплетах и с глубоким золотым тиснением на арабском. Она бережно взяла в руки первый, вынула его и, наморщив лоб, принялась расшифровывать размашистые, витиеватые знаки, раскрыла книгу и пробежала глазами по страницам. На протяжении немалого времени Майю занимали одни лишь книги. Ее так увлекли эти сокровища, что она даже забыла о присутствии султана и не увидела, как на смену тихой радости на его лице пришло задумчивое удивление – он почувствовал, как в нем зарождается то, что он считал утерянным долгие годы.

Наконец Майя нашла то, на что надеялась, осторожно положила лишние книги на место и обернулась, скрестив руки и прижимая к груди три тома.

– Шукран, – поблагодарила она с сияющей улыбкой.

У нее есть книги. Она спасена.

Во всяком случае, она так думала.

Неделю назад бдительные воины султана Нисаба еще издалека узнали Рашида и его аль-Шахинов по одежде и манере езды и беспрепятственно пропустили группу согласно давно заключенному саииру, но верблюд и лошадь с двумя одетыми в светлое чужеземцами показались им подозрительными. Они поскакали к группе, недвусмысленно держа оружие на изготовку, и вежливо попросили мужчин следовать за ними, чтобы лично обсудить с султаном пребывание на этой территории. Султан Нисаба молча выслушал сообщение об их происхождении и намерениях. Разве можно верить чужеземцам, что осмелились забраться так далеко в глубь страны? Может быть, укрепление дружеских отношений с Ижаром лишь отговорка и на самом деле они таят враждебные замыслы против султана Салиха? Сколько денег они готовы заплатить за продолжение пути в Ижар – двадцать талеров? Сорок? Пятьдесят или больше? Султан Нисаба не любил поспешных решений, он предоставил вновь прибывшим гостям просторные комнаты во дворце под неусыпной охраной своих людей, «чтобы с иностранцами ничего не случилось». В полном спокойствии он размышлял, что предпринять. Взвесив все «за» и «против», султан решил отправить Салиху гонца с вестью.

«Но – не торопясь, – напоминал он себе. – Не торопясь».

Пока Майя читала, размылись границы дня и ночи. Сперва было трудно снова привыкать к чужим буквам, разделять и собирать волнистые линии, завитки и точки, снова вспоминать их значения. Некоторые слова все равно оставались загадкой, и она могла только догадываться или оставлять пробелы. Но очарование написанного не пропадало, рисуя в ее воображении картины, пейзажи, целые миры. Она перелистывала жесткие страницы с неровными краями, хрупкие от старости, пока не нашла, что искала: историю о короле Шаддаде и многоколонном Ираме. Упоминалось там и старинное царство Химьяров, те самые Хадрамаут и Сава, здесь, в аль-Ямане. Майю охватила приятная дрожь при мысли о том, что прочитанные истории, возможно, были первоисточниками. И возможно, где-то в песках, на просторах Руб эль-Хали, были погребены остатки этих древних культур. Но потом она отложила перетекающие друг в друга истории Шахерезады. По легенде, Шахерезада каждый вечер начинала рассказ, но не досказывала до конца, чтобы султан, с любопытством ждущий окончания, не отрубил ей наутро голову, как предыдущим женщинам. Пока, на тысяча первую ночь, не завоевала его сердце своим умом и искусством сказительницы.

Еще Майя нашла тонкий томик стихотворений Каиса ибн аль-Мулаввах ибн Музахима, бедуина из племени Бану-Амир. В этом племени жила Лайла бинт Махди ибн Саад, также называемая Лейла Аль-Америя, и, по жребию Каиса, она стала владычицей его сердца. Только она, навеки. Он писал ей стихотворения, рассказывая о своей любви и страсти, о покорности судьбе, что предназначила их друг для друга.

Каис попросил у отца Лейлы ее руки. Но того раздражали стихотворения, что сочинял и повсюду рассказывал юноша, он посчитал это позором, преступлением против нравственности и традиций и выбрал Лейле другого мужа. Тот увез ее. Узнав о замужестве Лейлы, Каис отправился бесцельно бродить по пустыне и скитался так долго, что семья оставила надежду на его возвращение, а люди стали называть его просто Меджнун, «безумец». Через много лет Меджнуна нашли мертвым в глуши, на могиле Лейлы, в окружении животных, сопровождавших его в скитаниях. Неподалеку он высек на скалах три последних стихотворения.

Эти строки – единственное, что осталось от жизни и печальной судьбы поэта, – очень тронули Майю, она перечитывала их снова и снова. Когда Джамила принесла на террасу фрукты и чай и заглянула ей через плечо, Майя захлопнула книгу и протянула ее служанке. Джамила покачала головой и смущенно пожала плечами.

– Ты не умеешь читать? – предположила Майя, и Джамила кивнула. Майя взяла ее за руку. – Прости, я не знала. Хочешь… хочешь научиться?

Ненадолго задумавшись, Джамила усердно закивала, глаза ее заблестели.

Как странно, часто думала Майя в часы, когда они с Джамилой склонялись над листом бумаги, занимаясь с пером и чернилами, предоставленными султаном по просьбе Майи. Как странно – она, иностранка, обучает Джамилу буквам ее родного языка.

Время пролетало незаметно, пока Майя учила Джамилу писать и читать и всегда брала с собой книгу – когда шла по коридорам в свою комнату или поднималась на террасу. На арабском истории Шахерезады оказались более простыми, чувственными и поэтическими, чем в переводе, выполненном Антуаном Галланом в начале прошлого столетия, хоть этот перевод его и прославил. Пока Майя читала, ей казалось, что больше не существует ни прошлого, ни будущего, лишь бесконечное сегодня.

Так же мало она задумывалась о происходящем, когда ее посещал султан, чтобы осведомиться о ходе чтения и о самочувствии. Не замечала, как сиял его взгляд, какой легкой и упругой становилась походка.

Но изменения прекрасно видели жены. Это им не понравилось, и они заперли от чужеземки свои сердца.

Началось все вполне невинно: едва появлялась Майя, женщины резко опускали взгляды и поспешно удалялись, бормоча извинения насчет подгоревшего риса или потухших дров, на вечерних собраниях они ссылались на усталость или приболевшего ребенка, а книга, оставленная Майей у кровати, бесследно исчезла.

Однажды вечером Майя зашла в спальню, чтобы забрать деревянную коробку с письменными принадлежностями, но обнаружила эту коробку лежащей на полу рядом с поломанными перьями, а на простыне красовалось чернильное пятно. Наверное, недосмотрели во время уборки, подумала она. Досадная нелепость, как и оказавшаяся в горшочке с мазью примесь, из-за которой покраснели и болезненно загорелись кончики пальцев Джамилы, еще до того, как она нанесла белую помаду на кожу Майи после купания. Но у излечившейся ладаном Джамилы, хорошо знакомой с интригами во дворце султана, возникло подозрение. Она ничего не сказала Майе, но решила быть настороже. Тем более что на следующий день пол их комнаты был покрыт лоскутами, белыми и цвета индиго, среди которых стояли аккуратно изрезанные острым ножом сапоги.