– Да я в норме уже, – ответил Данил, прислушиваясь к себе.

Отупение постепенно проходило, переходя в какую-то исчезающую легкую грусть. Да, товарищ погиб буквально у него на руках, и он сам помог ему, выполнил последнюю волю, но такова жизнь и отмотать назад не получится. Забывать нельзя, но и помнить, держать в себе всегда – невозможно…

– Вот и хорошо, – кивнул Родионыч. – Тогда давай-ка ты со своей группой в передовой дозор, смените Тандемов. Там киснуть некогда. Не до того… Да и места опять пошли – сам видишь. Город…

Данил кивнул:

– Так точно.

Переломил обрез пополам, проверяя патроны – ну да. После последнего дуплета обе стреляные гильзы так в стволах и торчат. Выдернул, меняя на новые, а эти выкинул побыстрее, словно боясь обжечься.

– Какой маршрут?

– Сначала ищем убежище на ночь. Маршрут сам выбирай. Чем быстрее найдем – тем больше у нас времени полезные места пролезть. Сердобские электрические сети и торговый центр «Березка» у нас на сегодня.

Определенный резон в этом предложении был. Уж лучше и впрямь найти сначала место для ночлега, а уж потом, если время останется, прошерстить все вокруг, налегке, скинув пожитки в найденный схрон и выставив охранение.

Убежище нашлось, но нашлось слишком поздно, чтобы успеть пройти еще и намеченные цели. Скинув пожитки и оставив в охранении Тандемов, сталкеры добрались только до электрических сетей неподалеку, но входить за ворота не рискнули – уже на подходе стало видно, что территорию предприятия оккупировала какая-то странная аномалия. Все здания, деревья, стоящая рядами техника, столбы и даже земля здесь светились каким-то призрачным голубоватым светом и временами в глубине территории, в тумане, проплывали призрачные бесплотные фигуры. Четко идентифицировать их не удавалось, было даже не ясно, действительно ли глаз видит этих призраков или это всего лишь иллюзия, и сталкеры, понаблюдав с крыши пятиэтажного здания напротив за этим странным явлением, на территорию решили не соваться. Пришлось возвращаться.

Убежище в этот раз было даже получше предыдущего. Обосновалась группа в одном из домов на улице Быкова. Залезли на самый верх, на пятый этаж. Квартира была огромная, четырехкомнатная, площадью квадратов сто. Видимо, хозяева уехали незадолго перед Началом, ну и, понятно, назад уже не вернулись. Вот и простояла квартира двадцать лет словно на консервации. Поначалу, когда дверь только вскрыли, дозиметр показал два рентгена. Неприятно, при условии, что находиться здесь придется всю ночь, да еще и без противогазов и ОЗК. Но когда сталкеры произвели небольшую уборку, протерев стены и пол, и выкинули из окна основные пылесборники – отрухлявевшую и разлезающуюся мебель и ковры, – фон резко упал до двухсот миллирентген, и это уже было вполне приемлемо. Тем не менее пришлось глотнуть на ночь «бэху» и прочие сопутствующие, для профилактики. Валяться после рейда в лазарете у Айболита никому не хотелось.

Выставив охранение на лестнице, расположились на отдых. Напарники, слопав аж по две банки тушенки на брата – все равно на завтра возвращение в Убежище запланировано – расстелив спальники, прикорнули в уголке, в самой большой комнате. День выдался хотя и не тяжелее, чем вчера, но тоже событий хватило. Сморило, и проснулся Данил только под утро, благо ночное дежурство его группу сегодня миновало – вчера свое оттарабанили.

Еще ворочаясь в теплом гнезде спальника, услышал он неспешный тихий говор. Прислушался – разговор шел о Начале. Иногда слышались голоса Думы, Лимонадного Джо и Шалтая, но говорил в основном полковник.

– …мы были в готовности, армия хоть и бедствовала тогда, да и ядерный щит мы попилили, но средства, чтобы сдачи дать, имелись, – рассуждал Родионыч. – «Тополя» на вооружении стояли, их не дали сократить, да и еще кое-что в заначке сохранилось…

Ну да ладно, мы ж не о том…

Я тогда как раз в отпуск уехал. Отправили меня в санаторий Минобороны. Провалялся две недели на песочке, в полной изоляции, будто из жизни выпал, – а потом вызвали. Так-то я все по окраинам мотался, да по заграницам. Боевиков вылавливал в Чечне и Дагестане, за бугром частенько бывал – имелись и там кой-какие дела… А тут вдруг в Центр вызывают… Я сразу понял – дело нечисто. Да и витало что-то такое в воздухе… Мы-то воробьи стреляные, сразу чуем, как попахивать начинает. Обычно по телевизору про забугорье постоянно новости крутили – президент Обама в турне поехал или, там, Уго Чавес опять америкосов отбросами с трибуны поливает… А тут как отрезало. Как не включишь телик – все наших обормотов показывают. Президент то, президент сё… Про землетрясения, про светские рауты попсы да про высокие удои коров в Ярославской области… Правда, помню еще – истерию начали раздувать, что де в Штатах демократия неправильная. Однобокая. Политика двойных стандартов, признание гомосексуальных браков и всякие прочие мерзости… Обычно-то мы с ними, при последнем президенте, вежливый нейтралитет соблюдали, а тут вдруг жесточайший прессинг и столько негатива… Это я уж потом понял, что информационная компания началась для наращивания патриотических настроений, а тогда хотя и напрягся, и удивился очень, но сразу четко и не сообразил. Но, кроме этого, никаких новостей про забугорье. Цензура жесткая была, ни единой крупицы не просочилось. Сомневаюсь, что в стране вообще кто-то знал, что война началась, – кроме тех, кому положено. А она началась, я теперь не сомневаюсь. Это по всем косвенным признакам понятно. Гражданских-то можно провести, а нас не проведешь.

Полковник замолчал.

Данил выбрался из спальника – Родионыч, сидя на подоконнике, глядел за окно на стремительно синеющее небо.

– Ну, так и что же, Сергей Петрович? – спросил Дума. – Почему от обычной войны к атомной перешли? Ни с того ни с сего?

Полковник развел руками:

– А вот этого я уже, Тарас, не знаю и на кофейной гуще гадать не буду. Все могло случиться. Жизнь не запланируешь, как бы того не хотелось. Видимо, и впрямь не так что-то пошло. Или слишком уж быстро все развивалось. Я уж не знаю, как там дальше было, – но результат налицо, – Родионыч ткнул пальцем за окно. – Именно поэтому мы последние двадцать лет такой вот пейзаж за окном и имеем. И иметь будем еще ой как долго – уровень хоть и падает, но до нормального еще далеко.

– А мне, товарищ полковник, вот что не понятно, – зевая и сворачивая спальник, вступил в разговор Данил. – Давно хотел у вас спросить, да все как-то… То забудешь, то некогда… В том пособии по РХБЗ, что вы нам читать давали, черным по белому написано, что период распада радиоактивных элементов после ядерного удара составляет не так уж много времени. Там даже нормы приводились и было что-то, кажется, про две-три недели – а потом уж можно и из укрытия выходить… А мы вот уже двадцать лет почти под землей сидим и если выбираемся – то только в защите. А фон если и падает – то как-то уж очень неуверенно.

– Ну почему ж неуверенно, – перебил его Дума. – На момент удара-то под полторы тысячи светимость была – я журналы наблюдательные глядел, – а теперь на улице порой и до пяти-семи опускается. Разве только в локалках под тысячу шпарит, да внутри зданий еще держится, куда пыль с улицы надуло да по щелям забило…