Хоровод теней закружился «мертвецким колом» по стенам, покрытым белой штукатуркой, отполированной до блеска зеркал: черепаха, вепрь, рыба, человеко— лев, воин, пастух…

— Вы знаете, КТО Я! — гремело отовсюду, обрушиваясь на слушателей, и «Я» звучало как «Мы». — Внемлите: вы под Опекой, и нет опеки надежней! Великой Бхаратой должны править законные цари из рода Куру, а не рвущиеся к трону сыновья Панду, которые напрасно гордятся небесным родством! Тишина.

Благоговейная тишина и терпеливое ожидание: цари с советниками внимают словам Баламута.

— Однако даже суры не могут остановить обряд, если Закон соблюден. Вооружитесь надеждой и терпением! К чему война, кровь и насилие? Лучше вспомните слова мудрого Дроны, лучшего из брахманов: если «Рождение…» не завершается согласно предписаниям, это значит, что богам неугоден новый Махараджа!

Тишина.

Пляшут тени на стенах.

— Вспомните, благородные мужи: что входит в «Рождение Господина»? Обильные жертвоприношения и молитвы, колесничные состязания, ритуальный захват скота, игра в кости… Вот оно! Игра в кости! Вы понимаете меня, достойные?! Уже сейчас Юдхиштхира, старший из братьев-Пандавов, готовится встряхнуть стаканчиком! С детства обуянный страстью к азартным играм, он наводнил Индроград знатоками «счета и броска»: он осыпает их дарами, кормит и поит, желая постичь все премудрости до единой! Вы понимаете, куда я клоню, обильные добродетелями?! Пляшут тени.

Пляшет улыбка на устах Кришны. Пляшет в воздухе указующий перст, и мнится: он упирается в каждого из собравшихся, и еще в потолок упирается он, и еще — в небо.

— Разве забыли вы о родном дяде Бойца-наследника? О брате царицы Гандхари?! Об известном в трех мирах Соколе-гандхарце по прозвищу Китала?! Кто— нибудь слышал о его проигрышах? Нет, нет и еще раз нет! Пандавы упрямы, а старший из них азартен? — отлично! В ослеплении куража можно проиграть многое… Кончена пляска теней. Недвижим пол, угасло пламя.

И Черный Баламут как ни в чем не бывало дремлет в кресле.

Молчание.

Лишь слегка потрескивает желтое пламя в масляных светильниках. Совет думает. Совет сравнивает. Совет…

— Мы благодарны тебе, Кришна, — колоколом прогудел под сводами голос Грозного. — И впрямь война с близкими родичами — гиблое дело. Я… прошу прощения, сиятельный раджа! — вдруг смущенно спохватился седой гигант. — Дозволено ли мне будет продолжать?

— Продолжай, Грозный. — Грустная усмешка тронула губы Слепца. — Все знают: ты — не только мои глаза, но и уста. Продолжай без стеснения.

На мгновение замявшись, патриарх Города Слона вновь заговорил:

— Пусть Пандавы затягивают время, вербуют союзников и готовят обряд. Пусть Арджуна предается аскезе в надежде заполучить все небесное оружие разом, как старьевщик мечтает забрать оптом все обноски столицы, пусть Юдхиштхира мечет кости. Мы промолчим. Мы будем крепить державу и ждать. Кришна прав. А если Пандавы думают, что время работает на них, — они глубоко ошибаются! Я знаю, они рассчитывают не только на союзников и оружие Арджуны. Они надеются также, что я за это время совсем одряхлею, а то и вообще отправлюсь в обитель Индры, что одной серьезной заботой у них станет меньше. Но они просчитались! В случае чего Город Слона давно способен обойтись без Грозного, но и я не собираюсь покидать этот бренный мир! Мой отец, раджа Шантану, даровал мне право самому выбрать день и час моей смерти! Что ж, я тоже подожду. Времени у меня достаточно: побольше, чем у юных выскочек. Да и Боец молод — куда спешить?

Грозный гулко расхохотался и подвел итог:

— Мы будем ждать.

* * *

— Ну, что там, Карна?! — Тринадцатилетний сын Дроны ждал Ушастика во дворе, едва не подпрыгивая от нетерпения.

— Решили погодить, Жеребенок. Войска остаются в казармах. Войны не будет.

— Карна решил опустить подробности, которые к тому же наверняка не слишком интересовали его юного друга.

— Зря! — искренне огорчился Жеребенок, еще только обещавший вырасти в матерого Жеребца. — Небось эти бы не церемонились!

— Слушай, Карна… — Глаза мальчишки загорелись шалым огнем, какого никогда не пылало во взгляде его строгого отца. — А давай вместе их разнесем?! Вдвоем! Ты и я. Да мы от их Твердыни камня на камня не оставим — никакого войска не надо!

— И не совестно? — притворно насупился Карна. — За что ты их так не любишь?

— А ты? — Сын Дроны был скор на язык. — Скоро на шею сядут, в рот удила сунут — что, мало?!

— В самый раз, — вздохнул Карна. Возразить было нечего.

— Так давай! Раз войска в казармах — мы сами…

— Нельзя! — досадливо стукнул кулаком по колену Карна. — Забыл, что ты — брахман? А брахманы могут лишь защищаться, и то не всегда. А я теперь — раджа. Против воли Совета не попрешь. Был бы я, как раньше, просто сутин сын — какой с меня спрос? А теперь нельзя. Понимаешь? Хотел свободы, а получил…

— Понимаю, — понурился Жеребенок. — Все я понимаю… Слушай, Карна, — вдруг снова оживился мальчишка, — а я вчера в Безначалье твои две мантры соединял! Ну, помнишь, ты мне перед отъездом советовал?

— Помню. И как?

— Ой, здорово получилось! Из земли горючие червяки полезли, половину папиного войска спалили, пока он их градом не шибанул! И вот я думаю…

С сыном Дроны Карна сошелся легко и сразу. Жеребец-Ашваттхаман был полной противоположностью своему отцу: порывистый, искренний, переживавший все события удивительно живо — чем-то он сам походил на молодого Карну.

Сейчас Дрона успешно обучал Жеребца искусству Астро-Видъи, не уставая радоваться успехам сына. Наставник даже не догадывался, что Карна тайком от него подбрасывает юному брахману-воину то новую мантру, то удачную мыслишку — дальше сын Дроны додумывал своим умом.

А Карна в свою очередь не подозревал, что в такие моменты он неуловимо походит на сурового и язвительного обитателя Махендры — Раму-с-Топором.

— Ничего, Жеребец, еще повоюем. Дай срок, — улыбнулся Карна, прощаясь.

Молодой раджа не знал, что слова его были пророческими.

До Великой Битвы оставалась четверть века. Пустяк в сравнении с вечностью.

— Слыхали новость? Серебряный Арджуна воротился из изгнания! Он побывал на небе, в райских мирах своего отца, великого Индры!

— Хорошее изгнаньице! В такое и я бы со всех ног…

— Везет кшатре! Небось папаша даров от щедрот своих отвалил — обалдеть!

— Везет?! А пять лет аскезы — не хочешь?!

— Какие пять?! Все шесть, а то и семь: стороны света дымились, когда он умерщвлял плоть, вознося хвалы Синешеему Шиве…