Затем я начал собирать весь мусор: пивные банки, старые газеты, фантики от конфет, пустые коробки от собачьего корма. После этого я приступил к кровати: снял простыни, завернул радиочасы в термобелье и сложил все это в отдельную коробку. Подушку я небрежно бросил к двери. Здесь все пахло Джекобом.

Мебель в квартире принадлежала хозяину. Так что, собрав все вещи, я подумал, что теперь осталось только одно – дорожный чемодан. Точнее, это был не чемодан, а солдатский сундучок, которым пользовался еще наш дядя во время Второй мировой войны. Дядя подарил этот сундук Джекобу на день рождения, когда тому исполнилось десять лет. Сначала я хотел взять его, не проверяя, что лежит внутри, но потом передумал, положил сундучок на кровать и расстегнул его.

Как ни странно, в сундуке все было сложено очень аккуратно. Слева лежали запасные простыни и полотенца. Я сразу узнал их. Это вещи из дома родителей: на голубых поношенных полотенцах были вышиты мамины инициалы. Простыни были белого цвета с рисунком из мелких розочек. С правой стороны в сундуке лежала красная коробка с рыболовными снастями, старинная Библия, перчатка для игры в крикет, коробка патронов и мачете. Мачете когда-то принадлежал тому же дяде, что и сам сундучок. Он привез его, кажется, из путешествия по Тихому океану. Мачете выглядел довольно угрожающе – у него было длинное лезвие и светло-коричная деревянная рукоятка.

Все содержимое сундука показалось мне каким-то музейным, мертвым, совершенно не относящимся к реальной, настоящей жизни.

Под мачете лежала большая старинная книга. Мне стало любопытно, что это за книга, я достал ее из сундука и сел на край кровати.

Солнце уже зашло, поэтому в комнате стало темно. Свет горел только в ванной, так что, присмотревшись повнимательнее, я все-таки умудрился прочитать название. К моему удивлению, на книге золотыми буквами было написано: «Руководство для фермера от А до Я».

Я открыл книгу. На первой странице карандашом было написано имя отца. Под ним Джекоб ручкой написал свое. Должно быть, это была одна из тех бесполезных вещиц, которые отец завещал Джекобу, ведь брат обещал отцу стать фермером. Однако, когда я начал листать книгу, я понял, что для Джекоба это была вовсе не бесполезная вещь. Текст книги был тщательно проштудирован – главные мысли – подчеркнуты, что-то было обведено в кружки, на полях виднелись какие-то пометки.

Джекоб хотел выучиться фермерскому делу.

Я перевернул книгу и посмотрел на год издания. Книга вышла в 1936 году, больше пятидесяти лет назад. Я проглядел пару страниц, потом прочитал оглавление. В книге ничего не было написано ни о пестицидах, ни о гербицидах, ни о поливе. В ней были приведены рассуждения о правильном построении фермы в финансовом и управленческом плане. О самом земледелии, что мне казалось самым главным, не было сказано ни слова. Так что бедняга Джекоб штудировал бесполезную книгу с устаревшей информацией.

В конце издания я нашел листок бумаги, вложенный между страницами. Это оказалась нарисованная от руки карта нашей фермы. Должно быть, ее рисовал Джекоб. На карте был нарисован амбар, навес для техники, силосная яма и многое другое, даже поля и их предполагаемые границы. К карте была прикреплена какая-то фотография. Я перевернул карточку и узнал наш дом. Снимок был сделан незадолго до того, как дом снесли – на окнах уже не было занавесок. Наверное, Джекоб ездил на ферму, чтобы попрощаться с домом, и сфотографировал его.

Мне сложно описать то, что я почувствовал, глядя на фотографию, карту и книгу. Наверное, сначала это было сожаление. Я подумал о том, что лучше бы вообще не открывал этот чемодан, а просто отнес бы его в машину, а потом и совсем про него забыл. Я не хотел задерживаться в квартире ни на секунду, а все получилось совсем наоборот. Я уже было вышел из комнаты, пока мое глупое любопытство не остановило меня и не заставило открыть этот сундук. И теперь я сидел на краю кровати Джекоба, абсолютно выбитый из колеи и сбитый с толку. На моих глазах появились слезы. Мое дыхание, а потом всхлипывания эхом разносились по пустой комнате.

Горе. Вот, пожалуй, самое близкое определение тому, что я чувствовал. Все внутри меня сжалось в комок. Стало безумно тяжело дышать. Сначала я давился глухими рыданиями, пытаясь сдержать слезы, но потом разрыдался, как ребенок.

Нет, я до сих пор верил словам Сары – мы все сделали правильно, это был единственный выход из ситуации, и если бы я не убил Сонни и Джекоба, нас бы посадили в тюрьму. Но в то же время я сейчас всем сердцем, всей душой хотел, чтобы ничего этого не было. Я представил, как больно, наверное, было Джекобу, когда он лежал в палате больницы, весь напичканный какими-то трубками; я подумал о его планах насчет фермы, о его записях, о его чертеже; думал о том, как он прибежал ко мне на помощь, когда Луи угрожал мне ружьем, как он застрелил своего лучшего друга для того, чтобы защитить меня… Я сидел на кровати брата, думал обо всем этом, рыдал и чувствовал непереносимую боль и удушающее в сердце горе…

Джекоб был невинен как ребенок. И совсем не важно, что Сара говорила о случайности всего происшедшего, о самообороне, об отсутствии выбора… несмотря на все это я, только я был виновен в смерти брата. Я – убийца, и от этого нельзя было ни убежать, ни спрятаться, это никак нельзя было объяснить или оправдать. Это моя вина, мой грех, моя ответственность.

Я рыдал, сидя на кровати и закрыв лицо руками, еще минут десять или пятнадцать. Потом я вдруг почувствовал какое-то облегчение. Как будто слезы смыли часть моей боли. Я резко перестал плакать и опустил руки, прислушиваясь к своим чувствам. Так я просидел пару минут.

Было уже поздно. Я слышал, как кто-то ходил в квартире этажом выше. Потолок скрипел. По улице проехала машина и осветила фарами комнату.

Я встал, вытер слезы, сложил план Джекоба и положил его обратно в книгу, а книгу, в свою очередь, положил на место в чемодан и застегнул его. Потом я опустил рукава рубашки, которые я заворачивал на время уборки, и застегнул их на пуговицы.

Я ощущал сильную слабость, как будто целый день не ел. Лицо у меня все еще было мокрым от слез. Я чувствовал, как влага постепенно испаряется с кожи. Губы были солоноватыми на вкус.

Еще прежде, чем я встал с кровати, я подумал о том, что только что произошло здесь – это какая-то аномалия, то, чего не должно было быть. Конечно, я ничего не расскажу Саре. Это будет моим секретом… Но как только я подумал об этом, все вдруг снова повторилось, и я опять заплакал. И я снова сел на кровать Джекоба, и по моим щекам текли слезы… Я понимал, что мои слезы ничего не значат, что они никогда не смоют греха с моей души. Я сделал то, что сделал, и теперь уже никто и ничто не могло это изменить. Я должен был признать, свыкнуться и смириться с мыслью о том, что я убил собственного брата. Иначе если я дам волю чувствам, на смену горю придет сожаление, на смену сожалению – раскаяние, а на смену раскаянию – жажда понести наказание и искупить грех. А это отравит мою жизнь, превратит ее в настоящий ад. Так что мне надо постараться взять себя в руки и успокоиться.

Прошло еще несколько минут и я, собравшись с мыслями, встал с кровати и надел куртку. Потом я пошел в ванную, умылся, вернулся в комнату, забрал чемодан и коробку с оставшимся постельным бельем Джекоба и закрыл за собой дверь квартиры.