– А кто же я? – ответил я сумрачно. – Впрочем, теперь уже начинаю сомневаться… Cogito, следовательно, существую. Но в то же время и тростник вроде бы мыслящий, если верить Паскалю. А на кого я похож?

– Похожи на человека, – сказал он медленно, – да ведь и гоблины бывают очень похожи… И тролли. Не все, конечно, но есть такая разновидность. Вы больше смахиваете на очеловеченного тролля. Или на великана, только не очень крупного.

Я спросил с понятным интересом:

– Почему?

– Тролли и гоблины, как и вы, тоже не чуют магию. Их можно бить чем угодно, только не магией. Великаны ее замечают, но больно толстокожи, почти не поддаются.

Я прищурился, спросил понимающе:

– А ты успел на мне проверить кое-что из магии?

Он смутился, отвел взгляд, но я ждал, не отводя взора, некромант поколебался, взглянул исподлобья.

– Простите, ваша милость, но было бы глупо, если бы я не… Это теперь я ваш человек, моя клятва нерушима, но тогда я… да, успел. Как не успеть, моя жизнь была на волоске! Правда, не все успел, но ведь вы даже не заметили!

Я кивнул:

– Ну-ну. Я толстокож, толстокож. Иной раз, как до жирафы… Видимо, радиация… то бишь, древняя магия, что-то сдвинула в моих генах. Вернее, в генах моих родителей. Я вообще-то двухголовый… нет, не в том смысле, что ты подумал, просто вторая голова у меня тоже на плечах, только невидимая. Кто ее срубит, тот и победит, а этой, видимой, хоть плюй в глаза, она же скажет что-то насчет божьей росы и непротивлению толстовству индирагандизмом.

Он выглядел ошарашенным, я улыбнулся ободряюще, я ведь отец народа, а теперь еще и покровитель науки, пусть даже такой. Вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Теперь у меня два мага, что может быть и здорово, но с другой стороны – вроде бы рановато при моей скудной экономике содержать целый научно-исследовательский институт. Однако я, теперь уже не сомневаюсь, прирастил к своим землям еще кучу сел и деревень, пусть попробуют отнять, а это позволит содержать на бюджете добавочные единицы непроизводственного населения.

Намного сложнее будет удержать захваченное, все-таки Одноглазый владел большими землями, у него вассалы, а его вассалы, как помню, не подчинены даже королю, а только ему, сюзерену. С его же гибелью либо хранят верность его наследникам, либо считают себя свободными.

Я задумался, тревога не уходит, на смену одной пришла другая. А что, если вздумают хранить верность этой зеленоглазой? Ей, признаюсь, хранить верность приятнее, чем ее мужу, это каждый мужчина скажет. К тому же с нею гораздо проще столковаться насчет всякого рода вольностей, свобод и привилегий…

Здесь моя мысль ушла несколько в сторону, пошли яркие картинки насчет вольностей, которые я могу позволить с нею, законной добычей… и вот эти вольности еще… и вот эти, а потом ее вот так… ей это не понравится, зато мне в самый кайф… ну и что, я же феодал, здесь все мое, и она – тоже…

– Тьфу, – сказал я вслух, – ну что за… О каких бы высоких материях ни начал мыслить, все равно на баб сворачивается. Само!

Гунтер подбежал на минутку, доложил о состоянии дел, я поинтересовался насчет Зигфрида, Гунтер с усмешкой сообщил, что доблестный сэр Зигфрид и Алан де Тридент ужрались в винных подвалах вусмерть, один отмечает блестящую победу над сильнейшим противником, а второй все еще уточняет условия поединка. Переустройство гарнизона и вообще жизни народа в замке целиком на плечах Харальда, Ульмана, Тюрингема, не говоря уже о маге Рихтере или об отце Ульфилле, этот неутомимо суется везде и всюду, стараясь побольше захапать под церковную руку.

С полудня местные воины кто нехотя, кто в охотку, приносили мне присягу, за ритуалом следили, с одной стороны, отец Ульфилла, с другой – маг Рихтер. Отец Ульфилла сокрушается, местная церковь еще в более ужасающем состоянии, чем в моем замке, тут же потребовал у меня скорейшего восстановления. Я вспомнил Тертуллиана, пообещал выделить на церковные нужды кое-что из добычи, и отец Ульфилла на некоторое время перестал обличать меня, как охвостье сатаны.

Челядь потихоньку принималась за работу, не ожидая, пока погонят пинками и ударами плети.

Я поднялся на самую высокую башню замка, солнце укрылось за облаками, воздух свежеет, как перед дождем, ветерок выпивает капли пота, я вздохнул всей грудью.

– Господи, какой простор!.. Так и хочется, чтобы выросли крылья.

Послышались шаги, со стороны лестницы показался блестящий шлем, хмурое раскрасневшееся лицо, уже не просто как будто натертое кирпичом, а из раскочегаренной бани, темные глаза задорно блестят, усы победно торчат кончиками кверху. Добротные латы на широких плечах в свежих насечках.

Гунтер привычно сплюнул через парапет, нимало не заботясь, кто там внизу.

– Ваша милость, – напомнил он с беспокойством, – в нашем замке Амальфи, считай, никого… Как бы кто не ударил!

– Вряд ли дознались, – возразил я, – что мы все здесь.

Гунтер вздохнул:

– Кто знает, какие у кого маги.

Я вздохнул:

– Господи, неужели эти гады у всех?

– У вас даже два, – уличил Гунтер. – Сказать по правде, про Кабана не знаю, да и нет уже у Кабана, а вот у Волка ни одного, точно. Он сам хвастался, что не верит ни в Бога, ни в Дьявола, потому одинаково велит вешать священников и магов. На одном уровне!

– Это хорошо, – сказал я с облегчением. – Достойный человек, атеист! Мужественный, с незамутненным умом. Это будет наша следующая добыча.

Гунтер улыбнулся, сделал вид, что в самом деле поверил, будто нам по силам тягаться еще с кем-то. Уловив перемену, спросил осторожно:

– О чем задумались, мой лорд?

Я развел руками:

– Знаешь, слишком много свалилось сразу. Не разобрался с хозяйством Галантлара, а тут еще одноглазовское… Боюсь, что откусил больше, чем смогу проглотить. Двадцать деревень?

– Собственных, – уточнил Гунтер. – И восемь, оттяпанных еще у сэра Галантлара.

Я стиснул зубы, не выпуская стон. Двадцать восемь сел и деревень, а я еще не ознакомился, не разобрался как следует с моими, не укрепил их, не обезопасил!.. Или переходить на другой уровень: не вникать во все, а поручать управителям? То-то от моего имени начнется лихоимство, воровство, моим именем начнут творить грабежи, а молодых девок таскать на потребу…

– Еще три деревни вернула леди Роберта, – безжалостно напомнил Гунтер, – и четыре – сэр Гуинг. Сами деревеньки, что втихомолку отошли к барону де Пусе – мусор, зато земли знатные, а какой лес, какие луга!..

Я стиснул челюсти, так что заломило в висках. Гунтер неколебимо уверен, что теперь я, оскорбленный действием со стороны сэра Уландра, теперь смертного врага, и барона де Пусе, должен обязательно либо вернуть те деревни взад, либо вообще как-то досадить обоим. А судя по тому, как в одно касание справились с Одноглазым, не сомневается, что перспекивы у нас есть. Как объяснить, что такой шанс выпадает раз на миллион лет, я не просто воспользовался им, а спасал шкуру: с потерей последних деревень мы были бы обречены на голодную смерть. Или пришлось бы покориться победителю.