Его тело забилось в диких конвульсиях, но это состояние не продлилось долго. В скором времени Кулагин замер. Замер навсегда.

Из-под грязной, обагренной кровью холщовой рубашки на траву выпал старый черно-белый снимок, который всего несколько дней назад Кулагин демонстрировал Горшакову. Только теперь вся фотография была залита кровью, а вместо изображенных на ней улыбающихся лиц зияли черные, обугленные пулевые отверстия.

Один из киллеров приблизился к распростертому телу Леонида и случайно наступил на снимок каблуком сапога.

— Готов? — негромко спросил его напарник.

— Готов. Звони Душману, и поехали отсюда.

Он развернулся и зашагал обратно к автомобилю.

— Это все, что я могу сделать для вас, полковник, — мрачно сказал Началову генерал Шамраев. — И то только потому, что мы столько лет проработали в одной связке… Москва требовала для вас трибунала. — Шамраев помолчал и, уже не выдержав, взорвался. — Черт! О чем ты думал, Андрей? Организовать побег особо опасному преступнику, у которого руки не просто по локоть в крови… Да какие там, к долбаной матери, руки! Он весь в крови, Андрей! Он мог бы захлебнуться в ней с головой! И это не его собственная кровь, а чужая…

— Я сделал это ради сестры, — Началов не поднимал на Шамраева глаз. — И ради племянника… Я сделал то, что должен был сделать. Вы должны понять…

Шамраев не понимал. Да по большому счету Андрей и не надеялся на то, что генерал поймет. У него не было ни сил, ни желания оправдываться. С точки зрения закона он был не прав, и Началов осознавал это лучше, чем кто бы то ни было. Но в этот момент он считал, что не все измеряется законом. Вернее, не одним им. Есть в этой жизни и еще кое-что, не менее ценное. Семья, любовь, чувство морального долга… В Началове словно что-то надломилось. Он еще и сам не мог толком понять, что именно, но знал, что этот надлом в конечном итоге ведет к крушению всех его идеалов. К крушению всего того, во что он так свято верил на протяжении долгих лет жизни. И он не испытывал угрызений совести от содеянного. Отставка так отставка, трибунал так трибунал. Ему все равно…

— Дурак ты, — Шамраев покачал головой. — Ты знаешь, сколько людей сидит за решеткой благодаря тебе?

— Знаю. — Началов уже догадался, к чему клонит генерал.

— И как, ты думаешь, они отнесутся к твоему появлению среди них? Сколько ты протянешь на зоне, Андрей, пока тебе не сунут перо под ребра? День? Два? Мне кажется, что и этого много. — Шамраев поднялся из-за стола и стало нервно расхаживать на фоне окна, заложив руки за спину. — Ты, наверное, думаешь, что ментовская зона тебя спасет? А вот хрен там! Они до тебя и там дотянутся. Это совсем другой мир, Андрей! Совсем другие законы!..

Началов невольно поморщился. Опять законы… Его начинало воротить от этого слова. Сколько же ипостасей оно имеет?..

— В общем, так, — генерал остановился, но садиться на прежнее место за столом не стал. — Пиши заявление, я постараюсь, чтобы его оприходовали уже к вечеру. Выйдешь в отставку по собственному, а потом мы несколько дней будем отбиваться от столичного управления с их требованиями о трибунале. Я постараюсь замять это дело, но… обещать ничего не могу, Андрей, сам понимаешь. Поэтому… — Шамраев машинально понизил голос до шепота. — Поэтому, как мне кажется, тебе лучше уехать отсюда. К той же сестре своей, в Германию или где она у тебя там…

— Разве у меня не будет подписки? — вскинулся Началов.

— Будет! Разумеется, будет, кретин! Но ты все равно должен свалить! Иначе день-два в колонии, а потом все, Андрей! Или ты еще не понял своих перспектив?

Началов выпрямился на стуле и потянулся к предложенному генералом листу бумаги. Придвинул его к себе. Взял в руки шариковую ручку. Затем с минуту или чуть больше открыто смотрел Шамраеву в глаза.

— Я понял, — произнес он. — Но убегать я не стану. От себя не убежишь, товарищ генерал…

— Ты — осел, Андрей!

— Я знаю.

Полковник начал писать.

— Привет, ма! — Артем вбежал в комнату и тут же кинулся матери на шею. Звонко чмокнул ее в подставленную для поцелуя щеку. — У нас сегодня экскурсия с классом. После обеда. Так что у меня очень мало времени. И есть хочу — помираю! Папа не звонил?

Он забрался на стул и подобрал под себя обе ноги. Лиза остановилась за спиной у сына. Провела рукой по его жестким русым волосам, бесспорно унаследованным от отца.

— Звонил, — соврала она, борясь с подступавшими к горлу рыданиями. — Очень расстроился, что опять не застал тебя. Но просил передать привет и еще сказал… Сказал, что очень тебя любит.

Артем обернулся к ней лицом, и Лиза была вынуждена изобразить на лице улыбку.

— Правда? А он сказал, когда вернется?

— Нет. Он пока и сам не знает. Но как только, так сразу…

— А дядя Андрей?

Лиза проглотила подступивший к горлу ком.

— Папа сказал, что они приедут вместе. Они… — не выдержав, она отвернулась к раковине. — Они и сейчас уже вместе, сынок…