— Силы духа вам не занимать, госпожа, но нужен был толчок, чтобы раззадорить вас. Вы знаете лес внизу за пастбищем?

— Конечно! Я много раз скакала там верхом, когда еще вольна была это делать.

— Тогда как только я выйду из комнаты, заприте дверь, вылезайте через окно наружу и прямиком туда. А я прослежу, чтобы вся челядь находилась в доме и путь был свободен, а сэру Оливеру пожалуюсь, что вы прогнали меня и желаете побыть одна.

— А как же девочки? Джоанна-то станет подражать во всем Сибил, как она уже это делает в последнее время, но Маргарет… — Она умолкла, казалось, мужество вновь покинуло ее. — У меня только и есть в жизни, что Маргарет, если я потеряю ее, что же останется?

— Воля к жизни, а это не мало, — сказал он. — Если вы ее сохраните, то остальное приложится. Тогда и дети будут при вас.

— Уходи! Скорее! — сказала она. — Пока я не передумала.

Когда мы с ним вышли из комнаты, я услышал, как Изольда запирает дверь, и, взглянув на Роджера, подумал, ведает ли он сам что творит, когда подталкивает ее поставить на карту свою жизнь и будущее и пуститься в авантюру, которая наверняка обречена на провал. В доме воцарилась тишина. Мы прошли по коридору в зал, где застали только обеих девочек и собак. Джоанна вертелась перед зеркалом, ее длинные волосы были заплетены в косы и украшены лентой, которую незадолго до этого я видел на голове у Сибил. Маргарет сидела верхом на скамье, на голове у нее была конусообразная отцовская шапка, а в маленькой ручке — его кнут. Она строго посмотрела на вошедшего в зал Роджера.

— Вот, полюбуйся! — сказала она. — Из-за тебя я вынуждена скакать на скамейке и пользоваться чужими вещами. Больше я не стану напоминать тебе о твоих упущениях, милостивый государь!

— В этом не будет нужды, — сказал он ей. — Я помню о своем долге. Где ваш отец?

— Наверху, — ответила девочка. — Он поранил палец, когда отрезал лапку у выдры, и Сибил его перевязывает.

— Учти, отец не скажет тебе спасибо, если ты его потревожишь, — вмешалась Джоанна. — Он любит вздремнуть перед ужином, а Сибил поет ему колыбельные, чтобы он быстрее засыпал. Зато потом у него всегда отменный аппетит. По крайней мере, так он говорит.

— Охотно верю, — ответил Роджер. — В таком случае, поблагодарите за меня сэра Оливера и пожелайте ему спокойной ночи. Ваша матушка утомилась и не хочет никого видеть. Может быть, вы сами ему это передадите?

— Передам, — сказала Джоанна, — если не забуду.

— Я скажу! — пообещала Маргарет. — И сама разбужу его, если он не спустится к шести часам. Вчера мы ужинали в семь, а для меня это слишком поздно.

Роджер пожелал им спокойной ночи, открыл дверь, вышел и мягко прикрыл ее за собой. Он обогнул дом и прислушался. Из кухни доносился шум, но окна и двери были плотно закрыты, ставни на засовах. За домом в пристройках поскуливали псы. Через полчаса, даже раньше, стемнеет: лесок внизу за полем уже скрыла снежная пелена, а холмы под серым небом казались невзрачными и голыми. Тропу, которую мы протоптали, когда поднимались к дому, почти совсем занесло снегом, но рядом пролегли новые следы, помельче — наподобие тех, что оставляет ребенок, когда, стараясь остаться незамеченным, бежит на цыпочках. Роджер шел прямо по ним; он быстро спускался по склону холма к лесу, широко ступая и впечатывая каждый шаг — попутно успевая еще разметать верхний слой снега; теперь, если кто и отважится высунуть нос до наступления полной темноты, он не заметит ничего, кроме следов самого Роджера, да и те за какой-нибудь час занесет снегом.

Изольда, прижимая к себе белочку, ждала нас на опушке. Она была плотно закутана в плащ с капюшоном, завязанным под подбородком. Но ее длинное платье, которое она пыталась подоткнуть повыше, туго обвязав плащ кушаком, снова выбилось, и мокрый подол облеплял ей щиколотки. Она улыбалась счастливой улыбкой, какой, наверное, озарилось бы лицо ее дочери Маргарет, случись ей отважиться на какое-нибудь отчаянное приключение, в конце которого ее ждал бы обещанный пони. Изольду же ждала леденящая душу неизвестность.

— Я надела на подушку свою ночную сорочку и чепчик, — сказала она, — а сверху набросила одеяло. Это на какое-то время может сбить их с толку, если им вздумается ломать дверь.

— Дайте вашу руку, — сказал он. — Не обращайте внимания на юбки, пусть волочатся по снегу. Когда доберемся до дому, у Бесс найдется для вас теплая одежда.

Она рассмеялась и вложила руку в его ладонь, и мне почудилось, будто и я тоже сжимаю ее руку в своей и что мы вдвоем поддерживаем и тянем ее за собой сквозь падающий снег, и Роджер уже не управляющий на службе у другой женщины, а я — не призрак, забредший сюда из будущего, но оба мы — мужчины, и у нас обоих одна цель и одна любовь, в которой ни один — ни он в своем времени, ни я в своем — никогда не осмелится признаться.

Когда мы подошли к реке возле полусгнившего моста, который наполовину ушел под воду, Роджер сказал:

— Я должен просить вас еще раз довериться мне и позволить перенести вас через реку на руках, как я перенес бы вашу дочь.

— Даже если ты меня уронишь, — ответила Изольда, — я не стану колотить тебя по голове, как это непременно сделала бы Маргарет.

Он рассмеялся и благополучно перенес ее на другой берег, в очередной раз вымокнув почти до пояса. Мы продолжили путь, пробираясь меж выстроившихся в ряд низкорослых, запорошенных снегом деревьев; мертвая тишина вокруг уже не казалась угрожающей, как тогда, когда я шел тут один, а была исполнена волшебства и еще чего-то волнующего, радостного.

— Возле Триверрана снег будет глубже, — сказал он, — и если Рик Триверран нас заметит, он вряд ли станет держать язык за зубами. Хватит у вас сил, чтобы взобраться по склону холма до тропы, что наверху? Там меня дожидается Робби с двумя пони. У вас даже будет выбор: ехать за спиной у Робби, либо у меня. Из нас двоих я более осторожен.

— Тогда я выбираю Робби, — сказала она. — Сегодня вечером я распрощалась с осторожностью — теперь уж навсегда.

Мы свернули влево и принялись карабкаться на холм, оставив внизу долину и реку; снег доходил моим спутникам до колена и выше, и с каждым шагом, который давался им нелегко, они медленно продвигались вперед.

— Подождите, — сказал Роджер, отпуская руку Изольды, — я попробую расчистить проход до тропы.

И он ринулся вверх, руками разметая снег в стороны. Пока он прокладывал путь на вершину холма, я остался с ней наедине и мог какое-то время без помех смотреть на это бледное решительное личико, выглядывавшее из-под капюшона.

— Все в порядке! — крикнул он. — Здесь снег покрепче. Сейчас я спущусь за вами.

Я увидел, что он возвращается, почти съезжая по склону, и вдруг мне показалось, будто там не одна, а две мужские фигуры, и вот уже оба мужчины протягивают руку, чтобы помочь Изольде взобраться на холм. Наверное, это Робби услышал голос брата и спустился с верхней тропы.

Какой-то инстинкт удержал меня на месте — я не двигался, не полез наверх, а позволил ей одной идти навстречу этим протянутым рукам. Она удалилась, и я потерял из виду и ее, и Роджера, и третью смутную фигуру тоже, поскольку внезапно густая снежная пелена поглотила их всех. Я стоял, весь дрожа; от железной дороги меня отделяло заграждение из проволоки. И вместо снежного ковра, покрывавшего холмы, я увидел серый брезент, прикрывавший груз на платформах товарняка, который с грохотом и скрежетом выползал из туннеля.