– Вот ты, значит, не понимаешь, чем отличается поребрик от бордюра? А я тебе скажу, уважаемый Виктор Иванович, что этот, значит, вопрос у многих вызывает замешательство, так как для обозначения одного и того же понятия, это самое, значит, часто используются разные слова – «бордюр» и «поребрик».

Виктор Иванович с напряжением слушал очередной бред из уст генерала и не мог понять, для чего ему нужна эта важнейшая (!) информация?

– И вот что получается: на самом деле и бордюр, и поребрик изготавливаются из одного и того же строительного материала под названием «бортовой камень», или «бордюрный камень». В зависимости от способа укладки этот камень и будет или поребриком, или бордюром.

Николай Михайлович, сидя в очках, то и дело подглядывая в шпаргалку, распечатанную крупным шрифтом на листах формата А4, спокойно, но с выражением (!), как будто сдавал экзамен по театральному мастерству, рассказывал Виктору Ивановичу о поребриках, которые всем институтом сотрудники должны были окультурить.

– Поребрик применяют для разделения двух зон, например, пешеходной и проезжей частей. В этом способе бортовой камень уложен «поребриком», и это видно по выступающей части камня, возвышающейся и над зоной мощения, и над граничащей с ней плоскостью.

Николай Михайлович вдруг прервался и по селектору ещё раз напомнил о чае. Видимо, в горле першило, т. к. генерал встал, достал из холодильника непочатую бутылку Баржоми, взял стакан и, налив чуть более половины, залпом его осушил. Затем, бросив взгляд на профессора, молча наблюдавшего за всем происходившим, он вдруг спросил: «Виктор Иванович, если хочешь, то возьми стакан и, это самое, значит, тоже давай. Нет, ну как знаешь».

Молодой профессор пребывал в состоянии прострации. Он, мастер спорта по шахматам (в 17 лет получил это почетное, заслуженное звание за победу в открытом чемпионате Ленинграда по быстрым шахматам), мастер спорта по русскому бильярду (и здесь идиотов тоже не держат), никак не мог взять в толк – зачем вдруг генерал перед ним столько времени уже распинается, неся какую-то околесицу?! Для чего ему или кому-то другому нужна вся эта хрень про поребрики, бордюры, про окультуривание поребриков? Слава Богу! Про окультуривание генерал практически ничего и не говорил. Ура!

– Бордюр от поребрика отличается тем, что устанавливается таким образом, что он не возвышается над уровнем мощения, а идет вровень с брусчаткой. Бордюром отделяют две зоны мощения, но в отличие от поребрика бордюр не мешает людям свободно перемещаться между двумя зонами – примером этому служит пешеходный переход через проезжую часть.

Таким образом, и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в любой другой точке нашей планеты может быть и бордюр, и поребрик. Они не противопоставляются. Такие дела, – закончил Николай Михайлович. – Теперь Вам понятно, зачем поребрики надо окультуривать?

– Простите, что делать? – несколько растерянно спросил всегда уверенный в себе профессор.

– Окультуривать. Окультуривать – это, понимаешь, аккуратно лопатой обрезать снег, подрубать лед сверху и снизу, чтобы была правильная форма. Понимаешь?

Принесли чай. Николай Михайлович с жадностью, большими глотками выпил один стакан, затем второй. Лимон и куски сахара остались на блюдечке нетронутыми.

– Ирина Дмитриевна, – громко позвал секретаря Николай Михайлович. – Надо бы ещё повторить чайку. Будь так любезна, сделай-ка нам, значит, ещё чая.

Около минуты в кабинете было абсолютно тихо, не считая приглушенных звуков с улицы и тиканья больших настенных часов. Николай Михайлович снял очки в дорогой золотой оправе и тщательно протирая каждое стеклышко, рассеянно смотрел куда-то на край стола в направление профессора. Очки протирал машинально, но тщательно. Видимо, опыт был большим. Автоматизм и ловкость движения рук вызывали восхищение.

– Да, Виктор Иванович, вот ведь как интересно-то… Вот мы, значит, работаем вместе уже 5 лет, да?! И, значит, мы всё время вместе. Мы, значит, и на службе, и на, значит, вне службы, а я вот о чем подумал, – Николай Михайлович посмотрел на часы и хотел было продолжить, но без стука зашла Ирина Дмитриевна с чаем. – Спасибо, Ирочка, – поблагодарил Николай Михайлович. – Виктор Иванович, не стесняйся, это самое, значит, бери чай, – и Николай Михайлович рукой показал на стаканы, в которых обычно предлагают в поездах пассажирам чай, только подстаканники были серебряными и, видимо, недешевыми.

– Спасибо, – промямлил профессор, даже не шелохнувшись. Тело его было напряжено. Он был начеку. Провокаций от генерала и его коллег он видал в своей жизни столько, что нормальный человек бы просто свихнулся.

– А скажи, Виктор Иванович, ты в какой совет на гражданке входишь? – как бы издалека поинтересовался Николай Михайлович. Он прекрасно знал, что Виктор Иванович был членом сразу трех разных диссертационных советов, т. к. всё время старался не отпускать профессора на заседания в них. Ему звонили, он всячески уклонялся от разговоров, от объяснений, а его уговаривали, упрашивали, объясняли, насколько важно присутствие Виктора Ивановича, а в ответ генерал куражился и ломался как маленький ребенок. В итоге он всегда отпускал либо в самый последний момент, что называется впритык, либо тогда, когда физически успеть к началу работы совета не смог бы никто. Зато каждый раз он не упускал случая упрекнуть Виктора Ивановича в том, что он слишком мало уделяет времени своей кафедре, родному институту, службе и т. д., и т. п.

– А разве Вы не знаете, Николай Михайлович? – удивился профессор. – Всё там же, откуда приходят письма на Ваше имя, – продолжил Николай Иванович.

– Да? – удивился Николай Иванович.

– Да, – спокойной ответил профессор.

– Виктор Иванович, а как бы мне войти членом диссовета в твои советы? – наивно поинтересовался Николай Михайлович. – Надо, Виктор Иванович, чтобы мы вместе, ты и я, значит, работали в наших диссоветах.

Профессор даже подскочил на стуле от такой наглости. Услышанная перспектива явно не нравилась Виктору Ивановичу. Он был готов ко всему, но только не к этому.

Однако выхода у и.о. никакого не было. Вероятнее всего, Николай Михайлович уже вышел на руководство не только диссоветов, но и ВУЗов, при которых они были созданы. И его голос в трудоустройстве ни в ВУЗы, ни в диссоветы значения никакого не имел. Да, ситуация была сложной. Сложной оттого, что профессор не понимал сейчас ровным счетом ничего, особенно своей роли в этом вопросе. Он даже не представлял, что его ожидает уже в ближайшем будущем?! Однако ясно было лишь то, что ничего хорошего ему больше не светило.

В начале 21-ого века параллельно существовали кандидатские и докторские диссертационные советы. И те и другие принимали к защите кандидатские диссертации, но вот только в докторских советах можно было защитить либо кандидатскую, либо докторскую диссертацию. И кандидат, и доктор наук – это дипломированные ученые. Но между кандидатом и доктором дистанция такая большая, что не хочется даже и говорить.