И тут его захватило без остатка (такое он позволял себе весьма редко) предвкушение свидания с Валентайн Уонноп, которое должно было пройти в обыкновенном, простом доме, без тяжелых портьер, жирной пищи, липких афродизиаков...

—Я не возьму у тебя и пенни, — вновь сказал он.

— Да не кричи ты так. Нет так нет. Идем дальше. У тебя осталось мало времени. Что ж, допустим, с одним вопросом разобрались... А теперь скажи: ты и впрямь задолжал банку? Я выплачу все деньги, и ни одна из твоих проклятых уловок меня не остановит.

— У меня нет никаких долгов, — сказал Кристофер. — На моем счету тридцать фунтов, да еще тысяча, которую мне перевела Сильвия. Банк ошибся.

Марк замялся. Ему казалось почти невероятным, что банк мог ошибиться. Один из величайших банков. Опора Англии.

Они пошли к набережной. Марк ткнул своим зонтиком в сторону теннисных лужаек, по которым скользили белые, нечеткие фигуры, словно марионетки, занятые в сцене массовой казни.

— Господи! — воскликнул он. — И это то, что осталось от Англии... Только в моем департаменте никогда не ошибаются. Помяни мое слово, наши ошибки стоили бы человеческих жизней! — А потом добавил: — Но не думай, что я готов расстаться с комфортом — это не так. Моя Шарлотта готовит тосты с маслом гораздо лучше, чем это делают в клубе. А еще у нее есть французский ром, который не раз спасал мне жизнь после промозглых скачек. И все это она делает лишь за пять сотен жалованья, а главное, содержит себя в чистоте и опрятности. Никто не ведет хозяйство лучше француженок... Боже правый, да я женился бы на своей любовнице, не будь она католичкой. Она была бы счастлива, да и мне не стало бы хуже. Но я не вынесу свадьбы с католичкой. Им нельзя верить.

— Но тебе придется смириться с прибыванием католика в Гроби, — проговорил Кристофер. — Мой сын будет воспитываться в католическом духе.

Марк остановился и воткнул зонтик в землю.

— Ох, какая ужасная новость, — сказал он. — Что же тебя заставило пойти на такой шаг?.. Видимо, его мать тебя уговорила. Обвела тебя вокруг пальца еще до свадьбы. — А потом добавил: — Не стал бы я спать с твоей супругой. Слишком она худощавая и жилистая, все равно что вязанка хвороста. Да уж, вы с ней друг друга стоите... Ох, но я и не подозревал, что ты окажешься таким слабым.

— Я принял это решение только сегодня, — сказал Кристофер, — когда банк не принял мой чек. Ты знаком с трудами Спелдена по истории Гроби?

— Признаться, нет, — ответил Марк.

— Тогда бесполезно объяснять, — проговорил Кристофер, — да и некогда. Но ты зря думаешь, что Сильвия выдвигала подобные условия для нашего брака. Я бы тогда ни за что не согласился. Но мое согласие ее осчастливило. Бедняжка верит, что наш дом проклят, потому что его наследником еще никогда не был католик.

— Но почему же ты передумал? — спросил Марк.

— Я же тебе сказал — это случилось, когда мне вернули чек, — сказал Кристофер. — Отец, который не в состоянии сам воспитывать ребенка, обязан предоставить его воспитание матери... К тому же католику не так стыдно быть сыном разорившегося человека, чем протестанту. Католицизм нынче и так не в чести.

— Твоя правда, — проговорил Марк.

Они стояли у ограды общественного сада у станции «Темпл».

— А если я попрошу юристов составить и показать тебе документ, подтверждающий, что твой долг погашен за счет выплат из отцовского капитала, мальчика все равно воспитают католиком? Ведь тогда вопрос задолженности будет снят.

— Нет у меня никакого долга, — повторил Кристофер. — Но если бы ты меня предупредил, я навел бы справки в банке и эта ошибка вообще не произошла бы. Почему ты мне ничего не сказал?

— Я хотел, — сказал Марк. — Но я ненавижу писать письма. И я все отложил. Мне не особо хотелось иметь дело с человеком, за которого тебя принимал. Полагаю, за это ты меня тоже не простишь?

— Нет. Я не смогу простить тебя за то, что ты меня не уведомил, — проговорил Кристофер. — Ведь это твоя рабочая обязанность — писать письма.

— Терпеть не могу это делать, — проговорил Марк. Кристофер продолжил движение. — Но есть еще кое-что, — добавил Марк. — Правильно я понимаю, что этот мальчик — твой кровный сын?

— Да, — ответил Кристофер.

— Что ж, чудесно, — сказал Марк. — Надеюсь, ты не против, если я возьму его на воспитание в случае твоей смерти?

— Конечно, не против, — ответил Кристофер.

Они неспешно шли вдоль набережной, и фигуры их были похожи: прямые спины, угловатые плечи. Они были весьма довольны совместной прогулкой, и им не хотелось ее заканчивать. Один-два раза они останавливались, чтобы вглядеться в грязное серебро реки, ибо им обоим нравились темные детали пейзажа. Они чувствовали себя очень уверенно, словно были владельцами этой земли!

Вдруг Марк захихикал и проговорил:

— Чертовски смешно. Размышлять о свойственной нам обоим... как это называется?.. моногамии? Что ж, прекрасно, когда получается сохранить верность одной женщине... С этим невозможно поспорить. Так куда проще жить.

Кристофер остановился под мрачноватой аркой перед Военным министерством.

— Я тоже зайду, — сказал Марк. — Хочу переговорить с Хогартом. Давно с ним не виделся. О размещении грузовых вагонов у Риджентс-парк. Я отвечаю за весь этот кошмар и много еще за что.

— Говорят, у тебя это чертовски хорошо получается, — сказал Кристофер. — Говорят, ты незаменим. — Он понимал, что брат хочет пробыть с ним рядом как можно дольше. Он и сам этого хотел.

— Да, вполне! — подтвердил Марк. — Полагаю, ты-то такой работой во Франции заниматься не можешь? Нужно иметь дело с транспортом и лошадьми, —добавил он.

— Могу, — ответил Кристофер. — Но буду связистом, наверное.

— Не обязательно, — сказал Марк. — Могу замолвить за тебя словечко перед транспортниками.

— Хорошая мысль, — сказал Кристофер. — Я не готов вернуться на передовую. Да и вообще, никакой я не герой! Я всего лишь младший офицер. Титженсам вообще никогда не удавалось прославиться на военном поприще.

Они прошли под аркой. Валентайн Уонноп — а эта встреча показалась Кристоферу невероятно уместной, ожидаемой и необходимой — стояла у здания министерства и изучала списки погибших, висящие на доске под козырьком, выкрашенным дешевой зеленой краской из желания сэкономить деньги налогоплательщиков.

Она повернулась к Кристоферу, появление которого было для нее таким же уместным и ожидаемым. Лицо у нее было бледное и перекошенное.

— Только взгляните на этот ужас! — бросилась она к нему, крича. — И вы в этой вашей проклятой военной форме этому только способствуете!

Листы бумаги, висящие под зеленой крышей, были исписаны множеством имен, и каждое имя означало смерть человека.

Титженс ступил назад и сошел с тротуара, обрамлявшего квадратный двор.