Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – с изрядной долей враждебности ответил Сергей.
Тогда Семядоля понурилась, а затем, как будто в кукольном фильме, чуть-чуть довернула лицо и уставилась на Сергея глазами из мутного целлулоида.
Дряблые веки сморгнули.
– Прекратите, – сказала она – голосом, от которого у Сергея мурашки пошли по коже.
– Что именно прекратить?
– Все, что вы делаете…
– Я не понимаю, Маргарита Степановна…
Семядоля наклонилась вперед, и землистое, как у смерти, лицо ее неприятно приблизилось.
– Мы же с вами взрослые люди, Сережа. То, о чем я не хотела бы упоминать, как вы знаете, распространяется не только на школьников: под ударом находятся, к сожалению, и многие учителя – потому что по роду занятий мы как бы возвращаемся в детство. Мы живем с этим детством, мы с ним ежедневно соприкасаемся, и оно, разумеется, накладывает на нас явственный отпечаток. Мы гораздо более восприимчивы к темноте, чем другие. Понимаете, сохранился, ну скажем, этакий родничок – просто кости не отвердели, и в этом месте мы патологически уязвимы: стоит сильно ударить – и начинается адская боль. Правда, вас еще по-настоящему не ударили…
– Это я понимаю, – негромко сказал Сергей.
– Но когда ударят по-настоящему, будет поздно. Может быть, вы тогда и захотите что-нибудь изменить – но уже не получится, действие станет необратимым. И, по-видимому, бессмысленно спорить с тем, что существует века, с тем, что, несомненно, выходит за пределы нашего понимания. Вероятно, не следует замахиваться на вечное. Так всегда было и так будет – тоже всегда. И не нам с вами менять что-либо в этом круговороте. А к тому же все то, о чем я не хотела бы упоминать, если рассуждать объективно, выполняет и некоторые полезные функции. Жизнь – ведь это не только радость и смех, жизнь – одновременно и все темное, что спрятано в человеке, его древние страхи и его инстинкты животного. От этого никуда не уйдешь. И, по-моему, дети должны на опыте убедиться в том, что темные стороны мира действительно существуют, и в дальнейшем не переступать границу реальности. Так, наверное, будет лучше для них. А издержки здесь весьма незначительны, ну – один, ну, от силы, два школьника в год, это ведь ерунда, согласитесь, Сережа. Ведь гораздо больше людей погибает в дорожно-транспортных происшествиях. Не отказываемся же мы на этом основании от автомобилей…
Она вновь замолчала и, наверное, машинально уставилась на него. Ощущалось что-то бездушное – словно действовало и говорило искусственное создание.
От нее даже слабо припахивало пластмассой.
– Короче, – грубовато спросил Сергей, – что вы, Маргарита Степановна, предлагаете?
Семядоля придвинулась и сказала – едва шевельнув губами:
– Я предлагаю мир…
– Мир? Какой мир? – он не сдержал удивления.
– Я вам предлагаю, Сережа, форму нейтралитета. Все наладится, вернется опять на круги своя. Только вы, пожалуйста, ни во что больше не вмешивайтесь: не пытайтесь посеять тревогу, не будоражьте людей. Раньше вам эта жизнь, в общем, нравилась. Вот и возвращайтесь к своим старым привычкам…
– Понятно, – сказал Сергей. – А взамен я, как водится, обрету довольство и благополучие. Например, через какое-то время стану директором школы. Так? Это что, Маргарита Степановна, официальное предложение?
Ему, кажется, удалось по-настоящему зацепить Семядолю. Та обиженно отстранилась и поджала синие губы.
Тем не менее ответила достаточно сдержанно:
– Да, скорее всего, так и будет. Как вы знаете, я в следующем году собираюсь на пенсию, и, конечно, рассматриваются разные кандидатуры. В том числе и ваша, если не возражаете.
– Возражаю, – немедленно ответил Сергей. – Я не собираюсь становиться директором школы.
– Почему, позвольте спросить?
– Потому что вы предлагаете мне не школу, а – птицефабрику. То есть вырастить упитанных бройлеров, а потом они, ощипанные, пойдут в магазин. Мне такая работа не по душе. У нас все же не бройлеры – у нас дети…
– Значит, вы, как я понимаю, отказываетесь?
Семядоля сморгнула.
– Ни на что другое я, признаться, и не рассчитывала. Что ж, Сергей Николаевич, вы, видимо, знаете, как поступить. И в дальнейшем вам кроме себя винить будет некого…
Она медленно, с большим трудом поднялась и, как будто забыв о Сергее, двинулась на веранду.
Походка была неуверенная.
– Не туда, Маргарита Степановна, – сказал Сергей.
– Что?
– Я говорю: не туда…
Тем не менее Семядоля прошла на веранду и со странной задумчивостью остановилась у полки с цветами. Воздух в горле ее посвистывал, как у астматика.
За окнами было темно.
– Это, кажется, роза, о которой вы как-то рассказывали? Камнеломка, не помню названия…
– Пармакита, – сказал Сергей.
– И произрастает в Тибете?
– Да.
– Ничего, – заметила Семядоля. – Своеобразная форма.
И вдруг, быстро протянув руку вперед, решительным, точным движением переломила стебель у основания.
Хрустнули древесные волоконца.
– Вот так, – сказала она…
13
Ему было ясно, что город уже захвачен Альдиной. Душный мрак протянул щупальца почти в каждый дом, и почти каждое сердце уже тронуто было червоточиной страха. Большинство, конечно, об этом даже не подозревало, инстинктивно отстраняясь от необычного и рождающего тоску, но, наверное, некоторые все же догадывались – например, дядя Миша, иначе откуда такой явный испуг и откуда такая внезапная разговорчивость, которая в нем прорезалась. Словно дядя Миша забалтывал свою нечистую совесть. А что? Очень похоже. Значит, на милицию тоже рассчитывать не приходится. На кого же рассчитывать – Котангенс и Мамонт мертвы, Харитон после обыска в магазине считает все происшедшее бредом. Вероятно, такого же мнения придерживается и Пекка. Ну а что касается Семядоли, то Семядолю мы только что лицезрели – видели, во что она за эти дни превратилась. Нет, конечно, про Семядолю можно забыть. Не на кого, выходит, рассчитывать. Одиночество, затерянность в ночной темноте. Сколько долгих тысячелетий уже существует Альдина! Это просто непредставимо и не охватывается умом. Вероятно, она появилась еще на заре человечества. Духи, тотемы, отсюда все началось. Протянулось, вплелось в нашу жизнь, стало частью среды обитания. Избавиться от этого невозможно. И не надо, скорее всего, избавляться – зачем? Если жить, не переступая определенной границы, если вовремя, как надлежит человеку, взрослеть, то и мрак, вероятно, тогда не будет никого беспокоить – чуть касаясь дневного мира и собирая незаметную дань, чуть подпитываясь от него, но не вклиниваясь туда слишком сильно.
Никакого особенного неудобства от Альдины не будет. Незаметная дань – вот и все, что ей требуется от человека. Ну и, разумеется, чтобы ей не препятствовали эту дань собирать. Сергей это хорошо понимал. Он только не понимал, откуда вдруг взялись эти ранние, тревожные сумерки – вроде бы никаких сумерек сейчас быть не должно: возвратился домой он где-то в начале четвертого, с Семядолей они просидели, наверное, минут сорок пять – ну там, может быть, час от силы они могли разговаривать. И вдруг – сумерки, время – девять часов. Непонятно, как это могло получиться.