Тучи над папиной головой сгущались, друзья предлагали ему спрятаться и отсидеться, нашли несколько вполне надежных мест, но папа отказался. Он никогда не был трусом и не чувствовал, что в чем-то виноват, он просто выполнил приказ. Он, наверное, просто не ожидал, что его и многих других предадут, и предадут на таком высоком уровне. Мне кажется, он чувствовал, чем все закончится, но прятаться не стал. Может показаться, что ему все надоело, он устал и, чувствуя безысходность, сам пошел навстречу своей судьбе.

Младшая дочь Цаплина Виктория

— Мама считала, что вызвал его на встречу один папин сотрудник из Литвы, с литовской фамилией, и даже называла конкретного человека, который звонил ему весь день 2 января и — пытался вытащить его из дома. И наконец-то вызвал! Но папины друзья сказали: нет, нет, что вы, это не он…

Папа уехал на встречу и не вернулся. Я знаю, что он зашел проведать коллегу в госпиталь, и тут след теряется. Такое впечатление, что за ним следили: остановилась машина, его туда посадили и увезли. Его нашли где-то за парком, на льду Москвы-реки, около проруби. Место очень безлюдное, вряд ли ночью там просто так кто-то гуляет.

Нам сказали, что причина смерти — сердечная недостаточность. Дали медицинскую справку, что он упал с берега и ударился об лед. Как он мог скатиться и выкатиться на середину реки через заросли кустов и деревьев? У него был черный синяк во весь лоб. И он был мокрый весь. Рядом лежал раскрытый дипломат. Но все документы были на месте и деньги. Ему было 58 лет.

Маму несколько раз вызывали на допросы, но у нее было ощущение, что дело спускают на тормозах и его смерть хотят представить, как естественный уход. На поминках было огромное количество народа, я подумала: неужели столько народу его знало? Были литовцы, по крайней мере несколько человек. Для меня он просто открылся на поминках. Я подумала: боже мой, какой, оказывается, у меня был папа…

Игорь, близкий друг семьи:

— Жена Станислава Александровича, Зоя Ивановна, позвонила и сказала, что нужно ехать на опознание. Я поехал. Оказалось, это действительно был он. Причем на теле явно были следы волочения. То есть он пошел на встречу с кем-то, отказался от сопровождающего его сотрудника, сказал, что встречается с близким человеком, и после этого пропал… Кто-то его привез к реке, столкнул и выволок на лед. Чтобы попасть на то место, где он лежал, надо спуститься с обрыва и пройти метров 15 от берега. Не то чтобы это походило на почерк спецслужб, но… Замаскировано было под то, что он будто бы случайно упал. Наверное, расчет был на то, что к утру тело уйдет под лед.

Может быть, он кого-то подозревал в предательстве или в двойной игре уже тогда. Потому что не раз говорил, что доверять приходится только самому себе и самым близким.

После смерти прошло то ли 9 дней, то ли 40, и его дочь Вика нашла на ручке квартиры записку, склеенную из газетных букв, из которых были выложены слова: «За все в ответе».

Был ли у него после возвращения из Литвы синдром про-игравшего?

Скорее ощущение проигрыша от того, что развалилась вся страна. Он очень переживал, что они, офицеры КГБ, не смогли ничего сделать, чтобы как-то ее удержать. Удивлялся, как можно было, будучи руководителем великой державы, все сдать? Часто задавал себе вопрос: «Почему, когда эти ребята собрались в Беловежской Пуще, Горбачев, как руководитель СССР, не сказал, что это заговор? Все же просто: выдвигается группа, эти ребята арестовываются и спрашивается: а чего это вы тут понаписали, как это так вы между собой разделили Союз?»

Но ни он и никто другой этого не сделал.

У Станислава Александровича была своя война: он помогал своим бывшим подчиненным удержаться на плаву и вытаскивал их с самых низов — и прапорщиков, и оперработников, и сотрудников оперативно-технических служб. Он постоянно сидел на телефоне и всех обзванивал. Почему я и говорю, что это был настоящий генерал, — потому что он никого не бросил.

Но тем, кто остался в Литве, он помочь был не в силах…

С этим человеком мы встретились несколько лет назад в Вильнюсе.

Он ни о чем не просил — просто хотел, чтобы его выслушали. Я согласилась, потому что к этому времени, слава тебе, Господи, давно избавилась от милой прибалтийской привычки с ужасом убегать от «бывших».

От писем, которые он просил передать в Москву, хотелось плакать. Читать их было горько, а не читать — стыдно. Речь шла о том, что случилось с экс-сотрудниками КГБ Литовской ССР после того, как Советский Союз на их территории закончился. А случилось вот что:

«Ликвидация КГБ Литовской ССР завершилась увольнением нескольких сотен военнослужащих без пенсионного обеспечения.

После принятия местными властями Закона «О ликвидации или приостановлении деятельности прикрытия спецслужб зарубежных государств» ситуация резко ухудшилась. Бывшим военнослужащим КГБ запрещалось в течение 10 лет работать в госучреждениях, банках, административных органах, на стратегических объектах, в учебных и воспитательных заведениях, в транспортных предприятиях, в охранных фирмах, поскольку все предприятия, на которых работают бывшие сотрудники КГБ, рассматриваются как организации прикрытия спецслужб зарубежных государств…

Трудоустройство в частные структуры также связано с постановкой в известность руководителей о своей предыдущей работе в КГБ. Эта фирма или предприятие в течение 10 лет рассматривается как возможное прикрытие иностранной (читай — российской) спецслужбы. Были случаи, когда бывший сотрудник КГБ открывал свое дело, — и его компания тут же бралась в разработку с перманентными проверками, ревизиями, набором агентурных и оперативно-технических мероприятий сроком на 10 лет.

Принятие в 2001 году Закона «О люстрации», а также вступление Литвы в НАТО, с сопутствующей этому событию истерией в отношении бывших сотрудников КГБ, сделало наше положение вовсе невыносимым. Многие из нас живут за чертой бедности и влачат жалкое существование, перебиваясь случайными заработками и помощью родственников.

Большинство из наших бывших коллег остались верными некогда данной присяге, несмотря на сильнейшее давление, шантаж и угрозы. Среди нас есть и те, кто проработал более 10 лет, и те, кто выполнял интернациональный долг в Афганистане, но не дослужил до пенсии, — все мы оказались в одинаково критическом положении на всю оставшуюся жизнь. По литовскому законодательству наша воинская служба не засчитывается в стаж, и поэтому у нас нет оснований на получение даже минимальной пенсии по старости».

Краснея за ответы, которые приходили авторам этих писем из Москвы («Правовых оснований для удовлетворения просьбы не имеется»), я решила порасспрашивать моего собеседника о жизни — командировка подходила к концу, основные интервью были взяты, хотелось сверить карты с настоящим профессионалом, тем более что по языку чувствовалось, что человек передо мной — умнейший, глупых в советские времена в контрразведку не брали. Звали человека Александр ОСИПОВ.