С появлением вольных гул большинство джиннов решили, что дальше не пойдут.

– Да что тут думать?! – заявил Шмаакс. – Останемся тут до завтра. Ничего с ним за это время не случится.

– Только развяжите меня, – попросил Айван, – а то у меня уже руки затекли. Если не развяжете, я кони двину, и не получится у меня тогда с вашим мудрейшим хреном побеседовать.

– У него необычная речь, – заметила Ракша, с интересом разглядывая пленника, – где вы его нашли?

– В одном священном месте, которое больше не существует, – ответил Hop'pa и решился:

– Ладно, останемся тут до утра.

– Вот это дело! – одобрил Шмаакс. – А что с этим делать?

– Привяжем его к колесу телеги и будем по очереди за ним следить.

– Да ладно, куда он денется?!

– Выполняй, – бросил Hop'pa, – потом поставишь шатер.

По всей степи росли полотняные купола. Лагерь стремительно разворачивался. Возбужденные присутствием гул джинны спешили обосноваться как можно скорее, чтобы воспользоваться их благосклонностью Ифрит сграбастал Митрохина за воротник и швырнул через борт телеги. Тот шмякнулся на землю, как мешок с картошкой, и отбил плечо.

– Я тебе все зубы выбью при случае, – пообещал пленник, кривясь от боли.

Шмаакс хмыкнул и несильно пнул его под ребра.

– Эй, – прикрикнул на ифрита Hop'pa, – он мне живым нужен!

– Да я же слегка, только чтобы заткнулся.

– Ставь шатер и сам помалкивай.

Ифрит оскалился, собрался сказать что-то резкое, но передумал вступать с силатом в перепалку – себе дороже, скинул с телеги скарб и принялся распаковывать шатер. Гула все это время щекотала ноготками грудь Нор'ры и ворковала едва слышно:

– Какой ты огромный. Я таких больших силатов давно не видела.

– Это точно! – пробормотал Hop'pa, ощупывая бедро гулы крепкими пальцами. – В нашем роду все большие.

Митрохин быстро пополз прочь, извиваясь, как уж. У него довольно ловко получалось действовать связанными руками и ногами, но далеко ему уйти не удалось.

– Эй! – возмутился Hop'pa, подбежал и пихнул Шмаакса в плечо, тот разглядывал гулу, застыв с раскрытым ртом. – Ты что, собака, не видишь, он же уходит?!

– Да куда он денется, – с досадой буркнул ифрит, кинулся к пленнику, подтащил к телеге и принялся прикручивать к колесу. Айван попробовал укусить джинна за толстую руку, но не преуспел в этом начинании.

– У, какой! – сказал напоследок Шмаакс, погрозил пленнику и отправился ставить шатер…

Сумерки опускались на долину подобно черному одеялу. Темнело в Хазгаарде всегда стремительно. Ветер гнал по небу серые клочья облаков.

Сквозь них проглядывала белая луна, серебрила верхушки шатров, клочья травы и низкий кустарник.

Hop'pa давно укрылся с гулой в шатре и даже не думал выходить наружу. Шмаакс бродил по окрестностям с перекошенным тоской и вожделением лицом.

– Эй, краснорожий, – окликнул его Айван, – хороша стоянка получилась. Да?! Только тебе, похоже, ничего не перепадет.

– Заткнись! – ифрит уставился на него исподлобья. – Скажешь еще слово, человечек, припечатаю тебя к земле.

Он поднял широкую ступню и впечатал ее в землю, демонстрируя, как расправится с пленником.

– Кишка у тебя тонка, – откликнулся Айван, – тебе хозяин приказал обращаться со мной бережно, так что ты меня даже пальцем не можешь тронуть.

– Молчать! – с лютой яростью выдохнул Шмаакс, кровь ударила ему в голову, и он кинулся к пленнику.

– Что тут происходит?! – послышался окрик Нор'ры.

Ифрит резко остановился в двух шагах от человека. И обернулся, тяжело дыша. Силат смотрел на него, не говоря ни слова. Только глаза поблескивали холодным огоньком.

– Он… – смешался Шмаакс, – он оскорблял меня!

– Если я снова услышу шум… – Hop'pa поморщился. – Если ты будешь испытывать мое терпение, гляди – мне придется наказать тебя…

Он развернулся, откинул полог и скрылся в шатре. Шмаакс весь вытянулся, чтобы хоть как-то разглядеть, что там. В приоткрытый полог ему удалось различить блеск рыжих волос и высвеченное лунным светом округлое бедро. Ифрит затряс занесенными над головой кулаками, забегал из стороны в сторону. Обежал несколько раз вокруг телеги.

– Эй, ты! – окликнули его из темноты.

Шмаакс резко обернулся на крик и увидел несколько темных, громоздких фигур. Собратья-ифриты вознамерились устроить дружескую попойку.

– Иди, выпей с нами, – позвали его, – до рассвета все равно далеко.

– Не могу, – выдавил Шмаакс с самым несчастным видом, – у меня тут пленник.

– Ну… пленник… Да куда он денется? Иди, напьемся. Только свяжи его покрепче.

Шмаакс оглянулся на человека с сомнением.

Действительно, куда он денется, прикрученный веревками к колесу телеги.

– Слушай, ты, – ифрит приблизился к пленнику, – я ненадолго оставлю тебя. Но хочу, чтобы ты знал. Я все время буду рядом. И буду следить за тобой. Ты понял?

Айван ничего не ответил. Только смотрел, не мигая, на джинна. Шмааксу показалось, что его глаза, поблескивающие в свете звезд, излучают веселье. Ифрит подумал, что такого человека ему и в ""самом деле встречать еще не приходилось. Неспроста Каркум Мудрейший послал за ним целый отряд. Мелькнула мысль оглушить пленника, чтобы лежал спокойно до самого рассвета, но Шмаакс здраво рассудил, что может перестараться. А если Hop'pa найдет человека утром с проломленным черепом, ему самому головы не сносить. Ифрит проверил веревки, развернулся и зашагал в темноту.

Как только он скрылся, Митрохин начал действовать. Повернулся удобнее. Хрустнул гуттаперчевым суставом, почувствовал, что палец сместился. Больно, конечно, было жутко. По пьяной лавочке вынимать руку из наручников на удивление друзьям-собутыльникам получалось куда как проще и менее болезненно. Алкоголь вообще притупляет чувства. Иван Васильевич потащил руку из веревочной петли. Медленно, опасаясь причинить себе еще большие страдания. Наконец рука выскользнула. Он зашевелился всем телом, освобождаясь от веревок. Выдернул вторую руку. Вправил палец. Тот встал на место легко, только отозвался напоследок такой болью, что Митрохин чуть не закричал. Кто-то хрипло захохотал в темноте. Иван Васильевич застыл испуганным зверьком, вслушиваясь в разноголосицу неподалеку. Потом пополз, забрался под повозку. Выбрался с другой стороны.

Преодолел несколько метров по-пластунски. Вскочил и припустил прочь. Огни лагеря вскоре остались позади, и он оказался один в ночном мраке.

Митрохин продолжал бежать, размышляя о том, что, должно быть, такова его судьба – вечно бегать и скрываться, подобно трусливому зайцу. Нутро бывшего банкира жгла ненависть. Он мечтал о том, что когда-нибудь остановится, перестанет убегать от проклятых джиннов и даст им бой. Вот только разум говорил – ты один, тебе никто не поможет, и никто не прочтет заупокойную молитву, когда джинны прикончат тебя где-нибудь на обширных равнинах Хазгаарда.