– Полукровка! – раздался резкий оклик, и Кай вздрогнул. Знакомое прозвище прозвучало словно имя – да оно и было именем, ведь так Кая называли с самого рождения.

В палой листве зашуршали шаги: к Каю торопливо приближался Басё. Полукровка не замедлил шага и ничего не ответил.

Великан с лицом и характером малого ребенка догнал Кая и пошел рядом, на ходу высвобождая из ножен свой новый меч и с детским любопытством разглядывая клинок.

– А что в этих мечах особенного? – поинтересовался ронин.

Кай задумался, стоит ли ему отвечать, и запоздало сообразил, что Басё не издевается над ним, а искренне пытается завязать разговор. Полукровка кивнул и сказал:

– Все зависит от того, в чьих они руках.

– Снова загадки, – разочарованно протянул Басё.

Поговаривали, что в юности ронин был монахом. Наверное, он недолюбливал коаны, а потому покинул монастырь… Впрочем, принимая во внимание детскую непосредственность Басё, ему, скорее всего, посоветовали подыскать себе другое занятие.

– В руках у труса клинок становится неподъемным, – пожав плечами, объяснил Кай.

Ронин удивленно посмотрел на сверкающую катану.

– А в руках безрассудного, опрометчивого воина меч станет легким и не поразит цель, – продолжил полукровка.

Басё оглянулся, словно вспомнив о своем приятеле Ясуно, и с улыбкой спросил:

– Хм, а каким он станет в руках бесстрашного, могучего воина? В руках такого, как я?

Кай обнажил свой меч и полоснул по толстым бамбуковым стволам.

– Будет рубить и резать, – ответил он.

Клинок прошел сквозь четырехдюймовый ствол, будто сквозь шелк.

Басё уверенно замахнулся, с легкостью срубил несколько бамбуковых стволов и залился счастливым смехом.

Неожиданно для себя Кай расхохотался: похоже, он недаром рисковал жизнью ради этих людей. Мечи приняли новых хозяев, а обращение «полукровка» утратило презрительный оттенок, стало обыкновенным прозвищем, вот как прозвище Басё. Ведь еще во время поединка с владыкой тэнгу Кай осознал, что имена и титулы бессмысленны, потому что они не описывают внутренней сущности человека.

«Я свое прозвище заслужил», – подумал он, вспоминая крики толпы на острове Дэдзима, ошеломленные лица ронинов при столкновении с воинами Киры в Уэцу, поединок с бойцом Киры в замке Ако…

Как ни больно признавать, но Кай всегда останется гайдзином, изгоем, отверженным. Он рожден полукровкой, выращен демонами – и сражается как демон, а не как простой смертный… Однако по духу он воин, такой же, как его спутники, в жилах которых течет кровь самураев. А все потому, что он – полукровка. Говорят, что тьма скрывает в себе зародыш света, а свет хранит в себе зародыш тьмы: так вселенная постоянно восстанавливает нарушенный порядок существования, возвращает ровное течение жизни.

Полукровка улыбнулся, вложил меч в ножны и продолжил беседу с Басё. Ясуно недоуменно глядел им в спины, еще больше презирая полукровку, с которым шутил и смеялся его приятель.

Исогаи оперся локтем об обшарпанную столешницу, притворяясь, что перебрал сакэ. В этом захудалом постоялом дворе паршивую рисовую водку пить можно было лишь маленькими глотками. Мало того, что его специально отправили в эту дыру, так он еще и остался в одиночестве, хотя обычно Исогаи предпочитал общество друзей. К сожалению, все друзья были далеко.

Оиси утверждал, что необходимо раздобыть сведения о планах Киры, и оказался прав: лучше всего сделать это можно было в самом дрянном притоне города, где собирались разъевшиеся торговцы. Сюда же приходили и чиновники бакуфу, невзирая на то, что указ сёгуна запрещал самураям посещение злачных мест.

Труппа бродячих актеров кабуки исполняла непристойную постановку. Пьяные зрители восторженно улюлюкали и приставали к служанкам, беспрестанно подливающим выпивку в подставленные чаши. Служанки привлекательностью не отличались, а походили на главного злодея постановки, актера в гротескной маске демона-они. Исогаи содрогнулся и решил, что ему повезло: полученный от Оиси приказ не содержал упоминания о необходимости разделить ложе с прислугой.

Он тяжело вздохнул, играя роль брюзгливого мужа, и наклонился к соседу по столу – подвыпившему чиновнику.

– Меня жена замучила, – пожаловался Исогаи. – Покою не дает, требует, чтобы я разузнал, откуда лучше всего смотреть на шествие господина Киры.

– Какое шествие? – недоуменно переспросил чиновник. – Господин выедет из замка на закате, помолится в храме и тут же вернется, – пояснил он и отвернулся.

Похоже, все жители провинции прекрасно знали, как Кира заботится о своей безопасности. Чиновник с кривой улыбкой потянулся к проходящей мимо служанке и усадил ее к себе на колени. Исогаи одним глотком допил сакэ и разочарованно уставился в одну точку. Делать было нечего: вряд ли кому-то из посетителей этого притона известно, по какой дороге и когда именно Кира решит посетить святилище. А если отряд ронинов укроется в непосредственной близости от замка, об этом незамедлительно прознают соглядатаи и осведомители Киры.

Внезапно Исогаи заметил, что рядом с ним почтительно склонилась одна из служанок, ожидая позволения наполнить чашу сакэ. Ронин удивленно посмотрел на нее: в этом притоне прислуга обычно не соблюдала правил приличия. Девушка оказалась молоденькой и хорошенькой – похоже, работала здесь недавно, ее еще не тронул дух разврата. Исогаи кивнул, и служанка осторожно налила сакэ в чашу. Он невольно залюбовался утонченностью черт девушки и грациозными движениями. «Наверное, дочь разорившегося самурая», – подумал Исогаи, зная, что не только крестьяне продавали дочерей в притоны. Он взглянул на прелестное лицо, заметил скромно потупленный взор… Вряд ли ее отец с легкостью пошел на такой отчаянный шаг. Впрочем, отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Вот и Исогаи с товарищами задумали совершить безрассудный шаг, граничащий с безумием.

– Как тебя зовут? – спросил Исогаи, неожиданно для себя самого.

– Юки, – ответила она, не поднимая глаз.

Имя Юки, означающее «снег», удивительно подходило этой нежной, чистой, неиспорченной девушке. Она взглянула на Исогаи, и ронин с трудом сдержал удивленный возглас. У служанки были разные глаза: один карий, другой – голубой. Наверное, девушка слепа на один глаз. И все же, несмотря на увечье, она была необычайно красива и совершенно очаровала Исогаи.

Налитое сакэ каким-то чудом приобрело вкус свежевыпавшего снега и лепестков сакуры. Юки присела рядом с ронином и наливала ему одну чашу за другой. Вскоре он с умиротворенной улыбкой предложил девушке разделить с ним сакэ. «Живи в пьяных мечтах и умри, грезя о…» – мелькнула мысль.

Исогаи не помнил, как оказался в одной постели с Юки. Пламя свечи дрожало на стенах тесной комнатки. Голова кружилась – не от сакэ, а от опьяняющего ощущения тонкого, гибкого девичьего тела. Юки приподнялась на локте и нежно погладила Исогаи по щеке. Длинная прядь черных волос девушки щекотала его кожу.