О приближении деревни Олекса судил по редким хлебным полям. Они начинались у самых изб. Время осеннее, и поля щетинились жнивьем.

Приближалась зима. Пожухлая листва, налившиеся алым соком кисти рябины.

О близости зимы говорили прохладные утра, лишь к обеду грело солнце. Оно ходило низко в небе, и едва выберется из-за Москвы-реки, как тут же спешит укрыться где-то за дальними лесами.

В дороге Олекса думал о Дарье. Ежели прознала она о его болезни, наверно, мыслит, что и в живых Олексы нет. Да и как иначе, коли август на исходе, листопаду начало, а Олекса все не возвращается.

А может, позабыла его Дарья? И, подумав о том, гридин заторопил коня. Ему не терпелось поскорее оказаться н Москве…

* * *

Вырвавшись из московского плена, князь Константин Романович потребовал созвать съезд. Съехались удельные князья в Дмитрове, но, прежде чем съезд начать, уселись за общим столом, уставленным обильной едой, друг на друга поглядывают. Но вот поднялся старейший по годам смоленский князь Святослав Глебович, повел взглядом из-под седых бровей:

Поднимем, братья, кубки с медом сладким, и пусть не будет меж нами распрей.

Не успели князья к кубкам приложиться, как возмущенный голос Константина Романовича остановил их:

О каком согласии речь ведешь, князь Святослав Глебович, когда Даниил нож мне в спину всадил?!

Загудели разноголосо за столом, кто в поддержку, кто против. Однако кубки осушили и спор продолжили. Тверской князь за Москву голос подал:

Малый удел у князя Даниила, а у него два сына в возрасте, им самим скоро наделы выделять.

Так ты, Михайло Ярославич, считаешь, за счет Рязани? Коли ты такой добрый, от Твери оторви.

Молчавший до того великий князь Владимирский в спор вмешался:

Ведь ты, Константин Романович, с Даниилом ряду подписывал!

Рязанец вскипятился:

Брат твой, аки тать, за горло ухватил! Ко всему, ты, князь Андрей, его руку держал!

Говори, князь Константин, да не завирайся, — огрызнулся Андрей Александрович. — Княжество твое эвон какое раздольное, и сам ты пауку уподобился — лапы разбросал.

Я паук? Нет уж, великий князь, это вы с братом сети плетете!

Доколе, братья, вы будете ножи точить друг против друга? — снова подал голос князь Смоленский. — Не пора ли нам один за всех, все за одного стоять, все полюбовно миром решать?

Истину глаголешь! — враз поддержали его князья Ярославский и Ростовский.

Того и я прошу, — раздался скорбный голос князя Даниила. — Пусть Коломна будет на нищету княжества моего.

И то так, — согласился смоленский князь. — Поди, не оскудеешь, князь Константин.

Ох, чую, князь Святослав, когда князь Московский тебя щипать примется, по-иному взвоешь! — выкрикнул с обидой рязанский князь. И махнул рукой: — Вы, князья порубежные, к Литве тянете. Оно все легче, чем татары, а сами к согласию взываете!

Я к Литве? Побойся Бога, князь Константин! Подобру ли Черная Русь под Литвой? Аль мы ей заступ? Каждый о своем мыслит, а нас татары и литовцы ровно клещами жмут.

Ростовский князь поддержал смоленского:

Воистину, Святослав Глебович, ежели бы мы против татар заедино стояли, может, и ханские чувяки не лизали.

Великий князь побагровел, но смолчал.

Сгустились сумерки, и холопы внесли свечи. Помолчав, князья снова принялись за разборки. Спорили до хрипоты, к еде не притрагивались. Наконец устали, и князь Андрей Александрович сказал резко:

Поелику между Москвой и Рязанью ряда о Коломне, то пусть будет, как ею определено, но впредь подобного не допускать.

Великого князя поддержал тверской, а следом и другие подали голос одобрения, и только Константин Романович зло выкрикнул:

Во имя такой справедливости съезд собрали?

И возмущенный князь покинул палату. Даниил вскочил, с шумом отодвинул лавку:

Чую, наведет рязанец татар, коли отпустим его с миром…

Верстах в десяти от Дмитрова налетели на рязанских дружинников гридни московского князя, кого саблями посекли, кого копьями покололи, а тех, кто ускакать попытался, стрелы догнали. Самого же князя Константина с коня сбили, связали и в Москву увезли.

Кинули рязанского князя в поруб на долгие годы, и словно забыли о нем удельные князья.

Осенью на Плещеево озеро по утрам ложились холодные туманы. В их молочной гугце растворялась водная гладь.

Тихо. Иногда тишину нарушат голос и плеск весла. Из густого тумана выскользнет длинная рыбацкая ладья, направится к невидимому берегу.

Славится Плещеево озеро светлой жирной сельдью. Ею в обилии торгуют в Переяславле. Бочонки с сельдью развозят по всей Русской земле.

А еще кормит Плещеево озеро переяславцев сушеными снетками. Со свежими снетками переяславские бабы пекут сочные пироги.

Переяславль всем городам русским город, потому как нет на Руси земли богаче. Здесь поля под рожью и пшеницей, овсом и гречей всем на удивление. Бог наградил переяславцев полями.

За неделю до Покрова скончался переяславский князь Иван Дмитриевич. Гроб с телом стоял у самого алтаря каменной

церкви Спаса, возведенной еще Юрием Долгоруким. В те лета этот князь велел перенести Переяславль от Плещеева озера и заселил город людом.

Два дня провели у гроба переяславские бояре в ожидании приезда князя Даниила.

Московский князь приехал с сыновьями Юрием и Иваном. Явились Михаил Тверской, Константин Ростовский, Федор Ярославский, не было лишь великого князя Владимирского.

В церкви у гроба Ивана Дмитриевича епископ объявил волю покойного: Переяславская земля отныне едина с княжеством Московским…

Разъезжались князья с похорон недовольные, косились на князя Даниила. Каждый мыслил прирезать от Переяславского княжества кусок к своему уделу, ан Москве все досталось.

Провожая Михаила Ярославича, Даниил спросил:

Князь Михайло, ведь ты не запамятовал наказ Ивана Дмитриевича, так ужели и ты зло на меня поимел?

Тверской князь огладил бороду, ответил миролюбиво:

Помню, Даниил Александрович, но, вишь, Федор и Константин обиду затаили — не попрощавшись, Переяславль покинули. Чует мое сердце, вместе с великим князем Владимирским пойдут на Переяславль.

В силе уговор наш, князь Михайло?

Ряду не порушим, Даниил. Дружины тверская и московская, а ныне и переяславская противостоят великому князю Андрею, коли чего.

Спасибо, князь, успокоил ты меня, врозь мы против Андрея не устоим, подомнет он нас поодиночке. Слышал, воротился он от хана несолоно хлебавши. А без татар великий князь — волк беззубый.