– Ну, а как обстояло дело с видными немецкими учеными? Как они реагировали? Что говорили?

Палмер пожал плечами: – Ученые держались несколько высокомерно, во всяком случае наиболее видные. А те, кто был рангом пониже, главным образом политические шпионы, имели довольно кислый вид. После того как мы выловили их всех, что случилось уже неделей позже, оказалось, что некоторых очень видных ученых мы упустили. Правда, у нас были фон Браун, Эрике и Гаусс, а это уже не пустяк.

– Гаусс? – переспросил Стеккерт.

– Гейнц Гаусс. Эксперт по взрывам.

– А что с ним потом произошло?

– Гаусс здесь, в Соединенных Штатах,– пояснил Палмер,– он приехал вместе с остальными. Он… Я, право, не знаю, он, кажется, работает в одной авиационно-ракетной фирме. Несколько месяцев тому назад о нем что-то писали в газетах, если я не ошибаюсь, это было в «Стар».

– Джим как раз пишет об этом,– ухмыляясь, пробормотал Бернс,– ему для этого не нужно читать газету.

– А в связи с чем о нем писали? – продолжал расспрашивать Стеккерт.

– Я сейчас уже плохо помню,– ответил Палмер,– это было связано с каким-то двигателем, работающим на новом горючем, который взорвался во время испытаний. Остальное вы можете сами уточнить.

– Вам когда-нибудь доводилось встречаться с кем-нибудь из этих людей, которых вы взяли в плен?

– Мы не брали их в плен,– поправил его Палмер.– Наша задача заключалась в том, чтобы найти этих людей, опередив русских. Те, которых мы забрали с собой, сами приняли решение сдаться.

– А вы не поддерживаете с ними никакой связи?

– Нет, никакой. С Хейгеном мы, разумеется, встречаемся, мы по-прежнему друзья.– Посмотрев на Бернса и затем улыбнувшись Стеккерту, Палмер сказал: – Я уверен, что вам было бы гораздо интересней поговорить с самими немцами или с Эдди Хейгеном. Он сейчас на гражданской службе и работает в одной из крупных компаний.

– Однако это еще далеко не все, что вы могли бы рассказать,– вмешался Бернс, направляясь к столу Палмера и одновременно поглядывая на репортера.

– Я только что собирался спросить вас,– начал Стеккерт,– как это вы, человек, связанный с такого рода деятельностью, попали в банковское дело?

– Это моя основная профессия.

– Хорошо. Тогда скажите, как вы занялись такого рода деятельностью? – спросил репортер.

– Это не совсем так, как вы…– начал было Палмер.

– Можно разными путями служить родине,– перебив его, громко заговорил Бернс.– Некоторые выращивают пшеницу, чтобы кормить свой народ. Мистер Палмер специализировался в другой области. Он банкир, а это означает, что он охраняет национальный капитал и…– Бернс остановился и облизнул губы.

– И финансирует национальную промышленность,– добавила подчеркнуто медленно Вирджиния Клэри, следя глазами за блокнотом Стеккерта.– И действует при этом в рамках национальных традиций: свободного предпринимательства и частной собственности. Есть немало учреждений, которые могут сохранить вам ваши деньги. Однако лишь коммерческий банк олицетворяет собой истинно американскую частную, приносящую прибыль организацию. Прочие организации созданы на основе иных идей – общественной собственности, отрицания значения материальной заинтересованности. Это то, что, например, наблюдается в России, где…

– …где находятся остальные немецкие ученые из Пенемюнде,– перебил ее Бернс.– Теперь ты видишь, Джим, какая здесь связь? Нет ничего удивительного в том, что банкир берет на себя ту роль, которую играл Палмер в этой войне. Одно с другим тесно связано, то и другое служит целям обеспечения охраны истинно американских идеалов.

Карандаш Стеккерта, быстро скользивший по бумаге, замедлил свой бег. Стеккерт посмотрел на Палмера и вдруг спросил:

– Значит, вы рассматриваете свою деятельность именно в таком аспекте?

– Ну конечно, нет!

Карандаш застыл в руке репортера, он удивленно раскрыл глаза:

– Как же так?

– То, что говорили мистер Бернс и мисс Клэри, не имеет абсолютно ничего общего с приказами, которые я выполнял в Пенемюнде. Когда идет война, то живешь настоящим моментом. Делаешь то, что должен делать. И не задумываешься, зачем это нужно. Просто нужно, и все…

– Он хочет сказать,– торопливо вмешался Бернс,– что не остается времени подумать, когда вокруг рвутся снаряды…

– Вздор,– оборвал его Палмер,– во время войны не раз приходилось и ждать. Судя по вашему возрасту, мистер Стеккерт, вы должны это помнить. Когда выдавался свободный час, люди предпочитали поспать. Бывало и так, что ждали подолгу, но очень мало думали, черт побери!

– Да, припоминаю,– ответил репортер.– Правда, мы не продвинулись дальше Ремагена, но я все помню.– Губы Стеккерта чуть заметно изогнулись, а в глазах вспыхнул странный огонек. Он искоса глянул на Бернса, а затем в упор посмотрел в лицо Палмеру и улыбнулся. Впервые его улыбка была искренней.

Палмер опустил глаза. Да, ситуация принимала критический оборот. Идиотская подтасовка, которой его люди из отдела рекламы решили приукрасить репортаж, могла просто уничтожить его. Любой редактор, не говоря уже о редакторе газеты «Стар», отверг бы такую грубую стряпню. Но теперь, когда его опровержение зафиксировано, Стеккерт сможет сунуть куда-нибудь часть этих идиотских измышлений хотя бы для того, чтобы разъяснить его опровержение.

(…«Мистер Палмер скромно отрицал какую бы то ни было связь между его деятельностью в период войны и его работой в качестве вице-директора коммерческого банка в настоящее время. На вопрос, не считает ли он возможным отметить некоторую общность этих задач, он отверг идею о том…»)

– Пожалуйста, чуточку в эту сторону,– услышал Палмер голос фотографа.

– Только не рядом со скульптурой,– запротестовал Палмер.

– Идите сюда,– сказал Бернс, снова встав у окна.– Отсюда открывается великолепный вид на город и особенно на парк. Кесслер сделал не менее дюжины снимков, используя яркий свет, проникающий в комнату с потолка. Палмер продолжал отвечать на вопросы Стеккерта, пока тот не кивнул с удовлетворением и не спрятал свой желтый блокнот. Уже на пороге кабинета Кесслер еще раз покосился на скульптурную группу.

– Вы не разрешите мне как-нибудь зайти и еще разок посмотреть на эту штуковину? – спросил он Палмера.

– Пожалуйста, в любое время,– предложил Палмер.

– Знаете, не пойму, что в ней такое, в этой скульптуре. Она и раздражает меня, и вместе с тем я не могу оторвать от нее глаз.

– Я думаю, что именно в этом секрет ее успеха у публики, как вы считаете?

– Не знаю, как вам сказать,– признался Кесслер и крепко пожал руку Палмеру.– Могу только засвидетельствовать, что тот, кто может ежедневно созерцать ее в течение восьми часов, несомненно, обладает мужеством.– Повернувшись к Вирджинии Клэри, он сказал: – Ну, пока, Джинни,– и вслед за Стеккертом вышел из кабинета.