– Позволяю, шевалье… Месье де Монклар, вы получаете в свое распоряжение месье де Рагастена… Шевалье, я счастлив, что смог быть вам полезным… Хочу видеть вас среди своих друзей…

– Сир, – Рагастен поклонился, – я полностью предан вам и никогда не забуду приема, который Ваше Величество соблаговолил мне оказать.

– Хорошо! Я смогу в случае надобности напомнить вам эти слова.

– Когда будет угодно вашему величеству…

– Ну, ладно… – и король Франциск замялся… – Возможно, что когда-нибудь я вернусь в Италию… Прощайте, шевалье… Не покидайте Париж, не поставив меня в известность, добились ли вы успеха.

– Ваше Величество обременили меня своей добротой, – сказал Рагастен.

И он удалился с мыслью: «В Италию?.. Вот это да!.. А между тем парижского урока ему было бы достаточно».

Монклар сопровождал шевалье до двора Лувра. Когда Рагастен всунул ногу в стремя, главный прево сказал:

– Месье шевалье, мой дом открыт для вас в любое время.

– Спасибо, месье главный прево. Я смогу воспользоваться вашим предложением сегодня после полудня, если это вам будет удобно.

– Король мне приказал быть в вашем распоряжении. Используйте меня и не бойтесь злоупотреблений.

– Еще раз спасибо!

И Рагастен подобрал поводья своей лошади.

– Кстати, – сказал он неожиданно, – скажите мне наконец имя этого бандитского главаря…

– Какого?

– Который чудесным образом сбежал из хранилища скелетов в Монфоконе. Этот человек меня заинтересовал.

– Его зовут Манфред.

Рагастен страшно побледнел; конвульсии встряхнули его тело. К счастью, чем-то поглощенный Монклар не заметил этой странной реакции.

Он, в свою очередь, спросил:

– Когда я задавал вам вопросы, то забыл спросить об одном, и очень важном. Как звали маленького мальчика, которого вы разыскиваете?

У Рагастена было время прийти в себя. Он ответил, стараясь говорить как можно естественнее:

– Его звали Луи… Я назвал его в честь покойного короля Людовика XII.

Шевалье де Рагастен спешил добраться до отеля, который он нанял на все предполагаемое время пребывания в Париже. Он испытывал странное чувство, проявлявшееся в серии непроизвольных нервных движений.

Так подействовал на Рагастена сенсационный ответ главного прево.

Он повторял с дрожью:

– Я ведь сотню раз чуть было не раскрыл имя своего ребенка, Я чуть не переступит через грань, чуть не назвал его Манфредом.

Но внезапно он спросил себя:

– Ах, да! Но почему мне надо верить, что этот Манфред и есть мой сын?.. Кто докажет это?.. В Париже, может быть, живет две-три сотни Манфредов.

Он добрался до отеля и отправился в апартаменты жены. Но слуги доложили ему, что мадам принцесса довольно рано ушла их отеля в сопровождении доверенного человека монсеньора.

И в самом деле, ранним утром, как только шевалье де Рагастен покинул отель, принцесса Беатриче позвала к себе Спадакаппу и отдала какие-то распоряжения, которые верный слуга поспешил исполнить.

Десять минут спустя принцесса покинула отель в простой одноконной карете.

Но Спадакаппа занял место рядом с кучером. Естественно, Спадакаппа был вооружен до зубов. Кроме длинного кинжала, который он носил у пояса и никогда с ним не расставался, он положил под сиденье два заряженных пистолета, а также порох и запасные пули – на случай, если понадобится перезарядка. В самой карете он положил аркебузу, а на коленях держал рапиру, которой мог бы позавидовать любой забияка.

Достойный Спадакаппа никак не мог отказаться от добрых старых обычаев. Он выходил на улицу, вооружившись так, словно отправлялся на войну, как и в те времена, когда он следовал вплотную за своим хозяином по римским улицам.

Едва заняв место возле кучера, Спадакаппа приказал ему следовать к улице Вольных Стрелков.

Прошло совсем немного времени, когда они туда прибыли. Карета остановилась у входа на улочку. Принцесса Беатриче бойко спрыгнула на землю.

Спадакаппа сопровождал ее. Вид вооруженного до зубов слуги в немалой степени способствовал обеспечению безопасности отважной женщины.

При шуме появившейся в подобном месте кареты любопытствующие местные жители высунулись в приоткрытые двери; обрисовались угрожающие выражения на лицах, а в темных дырах Спадакаппа приметил глаза, поблескивавшие от вожделения, останавливаясь на драгоценностях, дополнявших, согласно всегдашней моде, костюм принцессы – так во все времена мода диктует состоятельным женщинам!

Появились одетые в грязные лохмотья обитательницы улочки.

К ним и обратилась Беатриче:

– Вы слышали крики? Вы слышали голос, зовущий на помощь?

Ответы были единообразны.

Никто ничего не слышал. Или, может быть, кто-то и кричал, звал на помощь, на такие призывы здесь столь частые, что никто не обратил на них ни малейшего внимания.

Напрасно Беатриче уточняла, приводила детали, о которых рассказал ей шевалье де Рагастен. Очень скоро стало ясно, что обитатели квартала, существующие на грани выживания, ничего не скажут и будут хранить ненарушимое молчание. Продолжая расспросы, принцесса и Спадакаппа продвигались вперед.

И по мере их продвижения становилось всё больше угрожающих лиц, замеченных Спадакаппой.

– Мадам, – тихо сказал он, – я думаю, пора возвращаться.

Спадакаппа боялся.

Будь он один, он попытался бы пробиться сквозь эти группки людей, окружавших их с недоброжелательным любопытством.

Принцесса не стала возражать и вернулась, не переставая задавать вопросы направо и налево. Расспросы не дали никакого результата. Внезапно, когда она проходила мимо самого печального, развалившегося больше других домишки, послышался душераздирающий крик.

– Кто живет в этом доме? – спросила принцесса у проходившей мимо старой женщины.

Женщина остановилась, вздрогнула и долго разглядывала Беатриче.

– Вы слышали меня, добрая женщина? – снова спросила процесса. – Кто живет в этом доме?

– Не знаю, – холодно ответила цыганка.

Потому что это была именно цыганка, одна из тех гадалок, которыми кишел Двор чудес.

– Вы приехали из Италии, – сказала цыганка со странной улыбкой.

– В самом деле, – удивилась принцесса.

– Вы, мадам, не найдете здесь того, кого ищете… По меньшей мере, будет слишком поздно, когда вы его найдете.

Ошеломленная, принцесса хотела попросить у цыганки разъяснений, но старая колдунья быстро удалилась. И в это же самое время раздался еще один крик, еще более душераздирающий, чем прежде.