Приход «Ханса Хедтофта» в Гренландию вызвал там непередаваемый восторг. Теплоходу была устроена торжественная встреча, снова произносились речи, на его борту толпились возбужденные европейцы и эскимосы. Еще бы им не быть возбужденными: ведь далекая провинция получила первую постоянную судоходную линию!

«Ханс Хедтофт» доставил в Готхоб много разных грузов и три десятка пассажиров. На приеме, устроенном в честь благополучного завершения первого рейса, капитан Payee Рамуссен вновь восторженно отозвался об отличных мореходных качествах своего судна и заверил всех, что круглогодичная навигация отныне — дело решенное. Он не стал говорить о трудностях ледового плавания, об огромном количестве ледяных полей и айсбергов, встреченных ими у мыса Фарвель, где Восточно–Гренландское течение описывает гигантскую дугу, о сложности судовождения в условиях полярной ночи. Зачем пугать потенциальных пассажиров?

Пока теплоход стоял у причала Юлианехоб, он сделался местом паломничества: на нем перебывали почти все жители столицы Гренландии, официальные лица, представители прессы и радио. Команда теплохода, между тем, готовилась в обратный рейс. Судно должно было забрать из Готхоба грузы и пассажиров. Плавание на линии Копенгаген — Готхоб— Копенгаген должно было завершиться точно в назначенный час — не раньше, но и не позже. От этого зависел престиж и судоходной компании, и самого капитана.

Когда наступил день отхода судна, погода резко ухудшилась, стрелки барометра начали стремительно падать. Между тем теплоход уже принял груз, в его каютах разместились пятьдесят пять пассажиров — в основном местные жители. Среди них было девятнадцать женщин и шесть детей. Был в числе пассажиров и Ауго Линг — тот самый, который три с небольшим года назад выступал в фолькетинге против постройки судна. Он сопровождал важный груз: тринадцать металлических ящиков, в которых находились уникальные архивные материалы по истории Гренландии, в том числе рукописи пастора Ханса Эгеде, относящиеся к 1720—1730 годам. Эти материалы Линг должен был передать на хранение в королевскую сокровищницу в Копенгагене.

В четверг, 29 января 1959 года, «Ханс Хедтофт» отдал швартовы и медленно отошел от причала. На судне были включены все палубные огни, горели оба прожектора, празднично сияли окна и иллюминаторы. Во мраке полярной ночи теплоход, резко выделяясь на фоне темной воды и черного неба, казался сказочным сверкающим дворцом. Отплывавшие пассажиры толпились у борта, провожающие — на причале. Звучали громкие прощальные возгласы, пожелания доброго пути, удачи и всего того, что обычно желают при расставании.

Погода продолжала портиться. Даже здесь, в фиорде, ветер остервенело и больно стегал снежными зарядами. Небольшие льдины колыхались в черной, казавшейся густой и маслянистой воде, негромко постукивали о борт судна. Прогноз не сулил ничего хорошего — барометр продолжал падать. Надвигался шторм, особенно опасный полярной ночью в океане, да еще у берегов острова, являющегося «родиной» смертельно опасных айсбергов.

Капитан Payee Рамуссен все это отлично понимал, но тем не менее ни на минуту не задержал отход своего судна. Он знал и другое: рейс Копенгаген— Готхоб— Копенгаген мог считаться успешно завершенным только при условии, если «Ханс Хедтофт» точно по расписанию, минута в минуту ошвартуется у назначенного для него причала во внутренней гавани Копенгагенского порта. Еще несколько дней назад погода была более благоприятной для плавания, и Рамуссен имел значительно больше шансов благополучно провести свой теплоход через опасный район скопления айсбергов у мыса Фарвель. Но капитан получил четкое и категорическое указание компании о продолжительности пребывания в Готхобе и точном времени прибытия в Копенгаген. И никакие самые неблагоприятные прогнозы погоды не смогли бы заставить Рамуссена нарушить это указание.

Ветер завывал в антеннах судна, вихрил на палубах сухой колючий снег, суровая зимняя Атлантика угрюмо вздыхала. Береговые огоньки скоро затерялись в частой сетке метущегося снега. Пассажиры поспешили уйти в уютные теплые каюты. Никто из них и членов экипажа не знал, что эти огоньки — последние, которые они видят в своей жизни, и что «Ханс Хедтофт» упрямо идет навстречу своей скорой гибели.

Пока «Ханс Хедтофт» пробирался через забитый мелким льдом пролив Девиса, подходя к крайней южной оконечности Гренландии — мысу Фарвель, наступило утро пятницы, 30 января. Как только теплоход прошел мыс и оказался на просторе Северной Атлантики, его встретила тяжелая океанская штормовая волна. Снег не прекращался. Крупные льдины встречались все чаще и чаще. Вахта на «Хансе Хедтофте» была усилена, оба локатора непрерывно обшаривали поверхность океана. И неудивительно: в это время года волны особенно часто носят айсберги, кочующие группами и в одиночку. Одни из них вздымаются над водой на десятки и даже сотни метров и их нетрудно вовремя заметить, другие же еле–еле возвышаются над поверхностью воды. Они‑то особенно опасны, так как их изображение на экранах локаторов смазывается отражением от волн.

Капитану все время приходилось маневрировать, уклоняясь от столкновения с возникающими то справа, то слева, то прямо по курсу молчаливыми призраками. Тяжелая волна и обилие льда не позволяли идти полным ходом, то и дело приходилось сбавлять обороты двигателей, а иногда даже и давать задний ход. Теплоход сильно качало. Тучи брызг вперемешку со снежными зарядами обрушивались на палубы. Началось обледенение корпуса судна, надстройки и палубы покрылись ледяной коркой.

Еще в 10.30 вахтенный радист «Ханса Хедтофта», связавшись с радиостанцией Копенгагенского порта, сообщил, что рейс проходит успешно, но в очень тяжелых штормовых и ледовых условиях. А уже через час с небольшим, в 11 часов 54 минуты, радиооператор станции мыса Рае на острове Ньюфаундленд принял сигнал бедствия: «SOS! SOS! SOS! Теплоход “Ханс Хедтофт” столкнулся с айсбергом. Наши координаты: 59 град. 5 мин. широты северной, 43 гр. долготы западной. До мыса Фарвель 38 миль. Нуждаемся в немедленной помощи». Одновременно с оператором мыса Рае этот же сигнал бедствия принял и радист корабля береговой охраны США «Кэмпбелл». Он тут же поставил об этом в известность координационный центр береговой охраны в Нью–Йорке.

На десятом этаже старинного здания по Лафайет–стрит, величественного и массивного, по позывным быстро установили государственную принадлежность судна, с помощью расчетов по таблицам и прикидкам на карте так же быстро выяснили, что ближе всех к терпящему бедствие судну находится как раз этот самый «Кэмпбелл», и дали команду полным ходом идти на помощь «Хансу Хедтофту». Правда, близость «Кэмпбелла» к месту аварии была относительной — почти триста миль. К тому же погода и ледовые условия не позволяли дать полный ход, и в лучшем случае «Кэмпбелл» мог прийти на помощь бедствующему судну не ранее чем через двадцать часов или даже через сутки. Но приказ есть приказ, и «Кэмпбелл» взял курс на норд. Две его турбины могли выжать при самых благоприятных условиях не более двадцати узлов хода. А огромные волны и все чаще встречавшиеся крупные льды вскоре вынудили командира «Кэмпбелла» снизить скорость хода сначала до семнадцати, а затем и до двенадцати узлов.

События же на «Хансе Хедтофте» разворачивались катастрофически быстро. В 12.30 радист Хуго Виндструп сообщил: «Повреждения значительны. Справиться с поступлением воды не можем. Вокруг много льда. Машинное отделение под угрозой затопления. Все, кто нас слышит, торопитесь!» Трагический призыв слышали многие, но в эту январскую ночь повторилась драма апрельской ночи 1912 года: тогда призыв о помощи гибнущего «Титаника» приняло много судов, но ни одно из них не оказалось достаточно близко к месту катастрофы.