Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Золотоносный кварц, — проговорил Джеймс. Невдалеке виднелись башенки двух других судов; на берегу находилась группа матросов, составлявших экипаж судна номер три, прибывшего сюда несколько ранее остальных. Из пещеры в разные стороны расходились освещенные галереи, все это производило впечатление чего-то сказочного.
От берега отделились шлюпки и подошли к судам.
— Прошу садиться, господа. Милости простим. Сейчас я вам покажу тот природный дворец, где в течение трех недель нам придется ожидать английский флот.
Пассажиры быстро разместились по лодкам и скоро уже входили в одну из галерей.
Все галереи были залиты ярким электрическим светом, прихотливо извиваясь, они то суживались в узкие проходы, то расширялись в огромные коридоры, стены которых сверкали золотыми блестками. Драгоценный металл положительно утомлял глаз своим блеском. Везде на стенах он сверкал то строгими линиями, то причудливыми арабесками. Здесь поднимались огромные колонны, почти целиком состоящие из золота, там виделись вкрапленные в стену слитки, некоторые из которых по ценности равнялись Рафаэлевой или Тициановой картине. Это было осуществление той мечты о золотых горах, которая гонит разных бедняков на смерть в далекую Австралию, Калифорнию или Гвиану, эти прославленные золотыми богатствами страны. Ослепленные, очарованные друзья корсара Триплекса постоянно обменивались восторженными восклицаниями.
— Вы же самый богатый человек в мире! — вскричал наконец Лаваред.
— По всей вероятности, — небрежно и равнодушно ответил Джеймс.
— Как же вы решились назначить здесь свидание всему английскому флоту? Ведь как только разнесется слух об этих россыпях, сюда нахлынут тысячи золотоискателей!
— Нет.
— Почему?
— Этот остров принадлежит мне по праву. Я просто купил его у английского правительства, и никто не смеет поселиться на нем без моего разрешения. А так как мои походные суда могут в случае нужды обращаться и в миноносцы, то я сумею заставить уважать мои права.
— Конечно, конечно. Значит, вы владеете островом на правах собственности?
— Да.
— Значит, Англия согласилась продать его корсару Триплексу?
Беглая усмешка скользнула по губам Джеймса.
— Нет, не корсару Триплексу.
— Кому же тогда?
— Тому, кем я был прежде, чем стать корсаром и кем стану, перестав быть им.
Джеймс только покачал головой. Этот жест вызвал у француза нетерпеливое движение.
— Право, вы слишком любопытны, — проговорил Джеймс. — Неужели вас так беспокоит, что вы не знаете моего имени?
— Еще как беспокоит! Нет, вы не знаете, что такое душа журналиста. Я прямо бешусь от злости! Подумать только, что если бы в Сиднее я знал о ваших правах на этот остров…
— Что бы вы сделали?
— Телеграфировал бы в Лондон и без труда узнал имя владельца.
— Этого я и боялся, — проговорил Джеймс, дружески потрепав француза по плечу. — Потому-то я и не говорил вам ничего, пока вы не очутились здесь, вдали от всяких телеграфов. Но не печальтесь, когда я закончу свою задачу, мне не будет больше никакой нужды скрывать свое имя.
И с этими словами он повернул в длинную галерею, всю заставленную машинами. Спутники последовали за ним. Казалось, они очутились на какой-то фабрике. Повсюду виднелись маховые колеса, шкивы, приводные ремни, трубы, ключи, проволоки…
— Что это такое? — спросила Джоан.
— Это форт, защищающий Золотой остров.
— Форт?
— Да, приводя эти машины в действие, я по произволу открываю и закрываю проход, соединяющий гавань, единственное место, где могут приставать корабли, с открытым морем.
Все с невольным вопросом взглянули на Джеймса, но он покачал головой.
— Пока еще не время приводить их в действие, вы увидите это впоследствии. А теперь позвольте вас проводить в приготовленные вам помещения.
Все молча повиновались и снова втянулись вслед за корсаром в лабиринт галерей, через некоторое время они опять вышли к внутреннему озеру, но только уже с другой стороны.
Пещера теперь несколько изменила свой вид. По-прежнему высоко вздымались ее гранитные своды, поддерживаемые естественными колоннами, поднимающимися со дна озера. По-прежнему сновали шлюпки между берегом и тремя судами, башенки которых поднимались из воды, но на берегу уже стояли несколько переносных домиков.
— Вот ваши жилища, — сказал Джеймс.
Осмотр внутри этих домиков вызвал новый взрыв восторга, они были меблированы как шале на модных морских курортах.
Мебель из белого лимонного дерева, обтянутая светлой материей, придавала этим комнаткам необыкновенно светлый, веселый и уютный вид. Арман тотчас же объяснил, что пребывание в этой пещере могло бы лучше повлиять на здоровье, чем бальнеологические станции, тем более, что потолок пещеры надежно защищал от дождя и солнца.
Каждый выбрал себе домик, и Джеймс Пак, предоставив своим новым друзьям устраиваться, удалился со своими матросами, которые делали что-то непонятное.
С этого времени всякий жил, как ему казалось удобнее. Джеймс показывался очень редко, по-видимому, готовясь к встрече английской эскадры, которая, по его рассказу, должна была прибыть через неделю.
Арман, Оретт и Джоан часто прогуливались в сопровождении Маудлин по острову, девушка показала им вход через погреба дома, построенного уже не под землею, а на самой высокой части острова. Через этот ход можно было выходить на воздух и осматривать владения Джеймса.
Владения эти представляли собой ряд нагроможденных друг на друга утесов, между которыми лежали узкие долины, где росли кокосовые пальмы, переплетенные лианами.
Только самая верхняя площадка, где стоял дом, погреба которого сообщались с пещерой, была обработана. Между ровными газонами тянулись правильные аллеи, отененные пальмами. Весь сад производил такое впечатление, будто он был выстроен не на затерянном в океане острове, а где-нибудь в Калькутте или Бомбее. Сыны гордого Альбиона, где бы они ни были, в какую бы широту их ни закинула судьба, всегда устраиваются так, будто они у себя дома. Они не применяются к условиям страны, в которой живут, а сами ломают страну сообразно своим привычкам. Дом и сад англосакса всегда одинаковы, будет ли он в Индии, в Австралии, в Канаде, Китае или на берегах Темзы, вид этого сада заставляет забывать, что вокруг расстилается огромная равнина океана, отделяющая остров от всего образованного мира.
Одна только Лотия сидела, запершись, в своем домике и упорно отказывалась от прогулок. Долгие часы она просиживала над озером, искрившимся под лучами электрических ламп, и смотрела на воду. Сознавала ли она окружающее? Вряд ли. По крайней мере она каждый раз вздрагивала, когда Оретт или Маудлин подходили к ней и клали руку ей на плечо.