— Стой!

Приказ прозвучал из рядов легионеров, и консул увидел, что из центра строя вышел центурион. Этого высокого молодого человека Дуилий уже знал по своим частым визитам в Фьюмичино. Центурион вернулся по штурмовому трапу на «Аквилу» и остановился перед капитаном и главным кораблестроителем, уже ждавшими его в центре кормовой палубы. Молодой человек отсалютовал консулу. Дуилий окинул взглядом всех троих.

— Сколько потребуется времени, чтобы оснастить этими устройствами все галеры? — Вопрос Дуилия явно указывал на одобрение тактики.

Лентул улыбнулся, а капитан с центурионом скрывали радость за суровым выражением лиц.

— Не больше недели, консул. Как раз к спуску на воду последних тридцати галер.

— Приступайте немедленно, — приказал Дуилий. — И мне нужны ежедневные отчеты о том, как продвигается работа.

— Слушаюсь, консул.

Дуилий отвернулся и снова подошел к поручням у борта. Легионеры, получив приказ, вернулись на «Аквилу», а «ворон» снова был поднят. Галера отделилась от «вражеского» корабля и развернулась носом к берегу. Удары барабана прозвучали сигналом для гребцов, и палуба под ногами консула вновь ожила. Не успел Дуилий мысленно подвести итоги дня, как галера уже достигла деревянного причала на юге Фьюмичино.

* * *

С кормовой палубы «Аквилы» Аттик наблюдал за сходящим на берег младшим консулом. Он уже обратил внимание, что галера швартовалась без обычной стремительности, и, повернувшись, увидел озабоченное лицо рулевого.

— Тебя что-то беспокоит, Гай? — спросил капитан, приближаясь к более опытному моряку.

— Все дело в «вороне», капитан, — ответил Гай, обнаруживший существенный недостаток абордажного трапа, угрожавший безопасности любой галеры, на которой его установят.

Гай осознавал значение нового оружия и понимал, что это изобретение Аттика, но в то же время не сомневался, что капитан ставит безопасность корабля на первое место.

— Дифферент галеры сильно изменился, — продолжал рулевой. — С «вороном» на баке центр тяжести «Аквилы» сместился к носу. В спокойных водах разница невелика, но боюсь, что в шторм корабль станет неуправляемым.

Аттик кивнул. Капитан был вынужден признать, что ни он, ни Лентул не подумали, как тяжелый трап повлияет на тщательно уравновешенную галеру.

— До какой степени неуправляемой? — уточнил Аттик, понимая, что Гай не стал бы поднимать вопрос, не будь он так важен.

— До полной потери мореходности.

Аттик снова кивнул, на сей раз молча. Нужно обсудить проблему с Лентулом, хотя в точности оценки Гая капитан не сомневался. В конечном итоге придется доложить Дуилию.

Затем Аттик вновь повернулся и окинул взглядом непривычный силуэт «ворона» на некогда пустом баке. У него не получалось избавиться от чувства надежды при виде трапа, хотя разум взывал к осторожности. До победы над карфагенянами было еще далеко, но внутренним взором Аттик уже видел их поражение. Благодаря новому приспособлению, «ворону». На суше римские легионы непобедимы. А с помощью абордажного трапа они станут непобедимыми и на море.

* * *

— Девяносто шесть!

Марк мысленно повторил это число, пока центурион девятой манипулы — он исполнял обязанности палача — готовился к новому удару. Лицо центуриона, почти закончившего свою кровавую работу, было мрачным.

— Девяносто семь!

В воздухе раздался свист плети, но удар уже не сопровождался криками, проникавшими в сердце каждого солдата Девятого легиона.

— Девяносто восемь!

На раме из перекрещенных копий висел, словно разделанная туша животного, легионер из седьмой манипулы: спина в клочьях окровавленной плоти, ноги пропитались стекавшей вниз кровью.

— Девяносто девять!

Марк на мгновение скосил глаза влево и посмотрел на Мегелла. Легат стоял в одиночестве впереди первой манипулы — доспехи болтались на исхудавшем теле, но удлиненное лицо выражало непреклонную решимость.

— Сто! Конец!

Центурион девятой манипулы отодвинулся от подвергшегося наказанию солдата; лицо и туловище палача были забрызганы кровью высеченного человека. Он опустил плеть, с кончика которой на плотно утрамбованный песок плаца стекала кровь. Мегелл кивнул, отпуская центуриона, и шагнул вперед.

— Солдаты Девятого легиона! — крикнул легат, и его голос разнесся над девятью сотнями человек, еще остававшихся в строю. — Все мы солдаты Римской республики, легионеры Девятого, Волки Рима. Девятый легион не потерпит неподчинения. Рим не потерпит нарушения долга.

Мегелл умолк на минуту, а затем подал знак двум ординарцам отвязать подвергшегося наказанию легионера. Они выбежали из строя, поспешно перерезали веревки, которыми солдат был привязан к перекрещенным копьям, и осторожно опустили безжизненное тело на землю. Один из двух ординарцев быстро провел руками по неподвижному телу, пытаясь обнаружить признаки жизни. Ничего. Он посмотрел на Мегелла и покачал головой, а затем ординарцы подняли безжизненного легионера и унесли с плаца. Весь легион смотрел им вслед, нарушая правило, предписывающее смотреть прямо перед собой.

Мегелл мысленно выругался. Сотня ударов бича — жестокое наказание, суровая расплата за неподчинение — крайне редко приводила к гибели провинившегося и никогда не рассматривалась как смертный приговор. Учитывая истощение солдата, шансы выжить у него были невелики, но устав есть устав, и изменить наказание не представлялось возможным. Легат скользнул взглядом по выстроившемуся перед ним войску, чувствуя враждебность солдат. За предыдущую неделю это чувство обратилось внутрь и теперь было направлено на командование легиона — не проходило и дня, чтобы солдаты не проклинали командиров, наблюдая, как их товарищи умирают от тифа, недоедания и истощения.

— Разойдись! — крикнул Мегелл, и его приказ повторили центурионы манипул.

Но если раньше солдаты, услышав эту команду, вытягивались по стойке «смирно», прежде чем разойтись, то теперь они просто покинули плац, а некоторые даже исподтишка оглядывались на легата.

— Префект, — распорядился Мегелл, — собери старших центурионов в моей палатке.

Услышав удар кулака о доспехи, легат направился к себе. Префект объявил сбор командиров манипул.

Пять минут спустя палатка Мегелла заполнилась старшими офицерами легиона, каждый из которых был ветераном, отдавшим службе более двадцати лет. И каждый прекрасно понимал опасность сложившейся ситуации.

— Десять дней, — сказал Мегелл, и на его лице отразилось горькое разочарование принятым решением. — Через десять дней наши припасы закончатся. Через десять дней мы двинемся к Сегесте, соединимся со Вторым легионом, а затем пойдем на юг, к Агригенту.

Кто-то из центурионов кивнул; другие, и среди них Марк, молча встретили взгляд легата.

Всего десять дней, подумал Марк, Девятый легион может держать голову высоко поднятой. Потом на него ляжет пятно поражения, и при этой мысли центурион почувствовал, как горло ему сжимает стыд. Он вспомнил разговор, состоявшийся три месяца назад в Бролиуме: прозвучавшие тогда слова, скрепленные клятвой чести. Марк перестал горбиться и выпрямился, возвышаясь над товарищами по оружию и командиром. Что бы ни случилось, еще десять дней он будет ходить с гордо поднятой головой.