Я, не видя ничего вокруг, запихнул в рот длинное волокно сушеного мяса. Вроде бы полегчало, во всяком случае, горло слегка смягчилось.

Теплота как-то враз разлилась по телу, мне стало весело. Да, весело. Затуманился сегодняшний день: крики, кровь, отрубленная голова Бориса. Осталось только ощущение, что я сделал то, что от меня ждали Марина, Христо и другие возрожденцы: я прошел рождественские испытания, я стал стрелком и теперь, вместе с другими счастливчиками, праздную свой триумф.

— Еще, — я подхватил с пола кружку.

Рассвет едва окрасил снежные шапки на крышах бараков, когда я выскочил из дрожащей от храпа казармы.

Я долго блевал, стоя на четвереньках, покрывая сугроб зеленью. Мне казалось, еще чуть-чуть — и меня вывернет наизнанку. Наконец, судороги в желудке утишились. Я отполз в сторону и упал лицом в снег. Ну и зеленка! Кажется, никогда мне не было так скверно. Даже когда, мучимый ознобом, я прятался на дереве в Джунглях.

Повернувшись на спину, я окинул взглядом муторное небо. Последняя звезда утонула в наступающем рассвете.

Навеянный зеленкой туман развеялся. Искаженное решимостью лицо Бориса полоснуло мне память. Это я убил его. А скольких еще людей вынужден буду убить?

— Эй, товарищ!

Я вскочил на ноги, узнав склонившегося надо мной особиста. Это был снайпер из охраны Отца Никодима, только сейчас при нем не было винтовки.

— В этом бараке подвизается новорожденный стрелок по имени Ахмат?

— Это я.

Особист окинул недоверчивым взглядом зеленый от блевотины сугроб, мое изможденное лицо.

— Мне приказано доставить вас к отцу Никодиму.

Это было неожиданно. Зачем я понадобился отцу Никодиму?

— Меня?

— Вас. Идемте.

Особист провел меня уже знакомой улочкой до ворот, за которыми виднелась Золотая Долина. Караульные, ни слова не говоря, посторонились.

Мы пошли через плац (кровавое пятно скрылось под снегом) к белому дворцу с плакатом «Будущее зависит от тебя». Да уж, от меня… Никак не думал, что так скоро вернусь сюда… Вон там, кажется, лежала отрубленная голова Бориса.

Я едва смог подавить рвотный спазм. Горло драло кислятиной, голова дико болела. Я с ненавистью смотрел в энергичную спину особиста. Неужели так теперь будет всегда: «Вас требуют, идемте», «Срочно явиться», «дан приказ»? Ни охнуть, ни вздохнуть.

За белым дворцом показались золотые статуи: стоящие кружком женщины, что-то держащие в руках, куда-то завлекающие (наверно, из-за них это место и назвали Золотой Долиной). Повернув направо, мы подошли к еще одному белому дворцу, с надписью «армения» под козырьком с причудливыми каменными завитушками. Что такое армения?

— Станьте лицом к колонне, — подал голос особист. — Ноги держите на ширине плеч.

— Зачем это?

— Таков порядок.

Я прислонился к холодному камню. Особист быстрыми четкими движениями обыскал меня.

— Прошу, — он взмахнул рукой, приглашая следовать за собой.

Столько всевозможного барахла я никогда в жизни не видел! Просторный, тускло освещенный зал был завален чуть ли не до потолка: диваны, статуи, книги, компьютерные мониторы, тряпье, плюшевые игрушки, аквариумы, пластиковая посуда. Чего здесь только не было! Все бесполезное, ненужное.

Проследовав за особистом по узкой тропинке, проложенной в джунглях барахла, я вышел на свободное пространство и увидел Отца Никодима (память проворно выдала картину — отточенное лезвие опускается на шею Бориса). Отец Никодим возлежал на диване, закинув длинные ноги в остроносых сапогах на спинку. Рядом, в кресле, сидел Глеб Пьяных — тот самый бородач, что опрашивал меня в первый день в Цитадели.

— Ахмат, стрелок АМР, доставлен, — доложил приведший меня особист.

— Хорошо, можете идти, — кивнул Глеб Пьяных.

Отец Никодим лениво разглядывал меня, глубоко затягиваясь сигаретой.

— Голова болит? — вдруг спросил он.

Я от неожиданности ответил не сразу.

— Болит, Отец Никодим.

— Обращайтесь к Отцу Никодиму — «ваш крест», — вставил Глеб.

— Болит, ваш крест.

— Зеленка?

— Зеленка, ваш крест.

Отец Никодим засмеялся, Глеб Пьяных послушно оскалил зубы.

— Знаешь выражение, Ахмат, — «клин клином вышибают»?

— Не знаю, ваш крест.

— Так вот, держи.

Отец Никодим протянул мне зеленую бутылку. Даже смотреть на нее было противно… Я сделал глоток. Горло вспыхнуло огнем. Я боялся, что меня снова стошнит, но — отец Никодим оказался прав — мне полегчало.

— Спасибо, ваш крест.

Я возвратил бутылку.

— Полагаю, теперь с тобой можно говорить на равных, — Отец Никодим улыбнулся, — Должен сказать, меня впечатлило, как ты, Ахмат, разобрался с тем претендентом.

Я сразу понял, что он имеет в виду Бориса.

— Без истерики, без всех этих «кийя!» — четко и ровно. Ничего лишнего — удар и… результат.

— Спасибо за высокую оценку, ваш крест, — сказал я.

Глеб Пьяных иронично взглянул на меня.

— Оценка и вправду высокая, — согласился отец Никодим. — Настолько высокая, что я решил назначить тебя в свою личную охрану на место Григоренко. Его ранили во время рейда по Измайловскому гетто. Помнишь, Глеб?

— Да, ваш крест, — отозвался Пьяных. — Та еще была заварушка.

— Временно, конечно, — пока не оклемается Григоренко. Как ты на это смотришь?

Я ответил, что буду рад сложить за него голову.

— Похвально.

Отец Никодим обратился к Глебу:

— Распорядись выдать парню оружие. Вечером я выезжаю на Вторую. Сколько можно тратить время впустую?

5. Большая шишка

Я сидел в машине сопровождения вместе со стрелком из охраны и шофером, держа заряженный АКМ на коленях. Следом за нами медленно двигался черный автомобиль Отца Никодима. Мы покинули Цитадель не больше двадцати минут назад, но почему-то казалось, что давным-давно. Быть может, потому, что стрелок, по имени Меир, оказался надоедливым и болтливым парнем. Жиденький, востроносый, со смоляными глазками и чернявой бородкой, он словно имел шило в заднице и вертелся на месте юлой.

— Ты из стрелков? — накинулся он на меня. — Давно принят?

Узнав, что только вчера, Меир посмотрел с уважением:

— А я уже год, как в стрелках корячусь. Дальше охранки не дослужился.

— И не дослужишься, — повернув широкое лицо, вставил шофер.

— Это почему? — вскинулся Меир.