— Может, и еще кто вклинился.

— Не исключено. В основном кричала дама — мол, они так ждали уединения, а тут всякие шляются, нервы треплют, а из-за этого у ее парня падает… Выражалась дамочка не особо дипломатично, это я вам выдаю цензурную версию, так вот, падает у ее кавалера темперамент. А я им отвечаю — ежели они немедленно не откроют дверь и не ответят на вопросы полиции, то у него не только темперамент упадет, но и кое-что еще. Словом, эта парочка сообразила, что с полицией шутки плохи и лучше не лаяться через дверь, а тихо-мирно ответить на вопросы. Так что отвечали они очень четко, явно желая отделаться от меня побыстрее. Более того, парень настучал на ноутбуке свои показания и тут же распечатал. Способный малый! Оба подписались, и, по сути, это единственный правильно оформленный протокол в этом деле.

— Так они видели этого негодяя?

— Видели, причем оба. Оба сидели дома и занимались понятно чем, а тут вдруг с лестничной площадки донеслось какое-то шебуршание. Девица из любопытных, кинулась в глазок смотреть, а потом и кавалера позвала, чтобы спросить, кто это у соседской квартиры, которая вроде бы пустует, топчется. И действительно, у соседской двери возился человек, да еще все оглядывался, словно проверяя, не идет ли кто.

— Так это был Хлюпанек? (Деревянный голос принадлежал Вежбицкому.)

— Собственной персоной. И еще один важный факт. Только вчера выяснилось, что нашелся свидетель из телецентра. Некий командировочный из Гданьска приехал на один день, и вот он-то сказал очень важную вещь.

Тут я остановила пленку, вспомнив, какое впечатление произвели на меня тогда слова Гурского. И не только на меня: Магда, сидевшая рядом, словно окаменела. А я сразу догадалась, что этот командировочный из Гданьска — не кто иной, как ее десперадо, и наверняка вовсе не в командировку он в тот день приезжал, а к ней. Сейчас Гурский что-нибудь ляпнет, а Островский сразу все поймет.

— Ну! — подогнала меня Лялька.

И я снова запустила кассету.

— …Так вот, этот приезжий когда-то устанавливал видеокамеры наблюдения по всему телецентру. Он показал камеру, про которую мало кто знал. И камера зафиксировала, как Заморский входит в телецентр в обществе некоего мужчины, и совершенно ясно, что пришли они вместе. Дата и время на записи имеются, не придраться…

Новость эта произвела настоящий фурор, поднялся шум, каждый рвался что-то сказать. Островский кричал, что любое видеоизображение на компьютере можно увеличить и сделать более четким. Петрик предлагал пообщаться с охраной и как следует поприжать какого-то Тырчика. Я пыталась добиться ответа на свое настырное «И что?». Вежбицкий добивался того же самого. Наконец снова дали слово Гурскому.

— И вот это было уже конкретным фактом. Ведь совсем другое дело, когда знаешь, кого ищешь. Теперь у меня есть хотя бы основания нажать на свидетелей из Буско, потребовать результатов от краковских сыщиков…

Я опять выключила магнитофон.

— Дальше идет запись телефонного разговора с Мартусей.

— Включай!

— Мартуся, скажи, в той забегаловке, «Альгамбре» или как ее там, не сидел случайно какой-нибудь художник?

— Трафик тебя не устроит?

— Устроит. Сидел?

— Сидел. Лицом к выходу. И даже не очень пьяный. А забегаловка называется «Алхимия». А что?

— Фамилия, имя, адрес!

Адреса художника-графика Мартуся не знала, но Гурский знаком показал мне, что и так найдет.

— Ладно, Мартуся. Потом обо всем расскажу. А сейчас нет времени: гонимся за убийцей.

— Очень хорошо, — похвалила Лялька — Так это точно был папочка?

— У него в доме нашли и пушку, и штык. Это самые свежие сведения, прямо сегодняшние утренние. Звонил Гурский, чтобы порадовать меня, а пленки прислал на служебной машине. Ага, и те кассеты с фильмами, которые обнаружили у папочки. Кроме всего прочего, этот тип просто кретин, не выбросил их, хотя даже жена что-то там вякала, но он несокрушимо верил в себя.

— У тебя несколько этих записей?

Да, набралось. От Гурского, Дышинского, пана Язьгелло, Маевской…

Лялька не сводила с меня глаз.

— Слушай, дай мне их все! На время, конечно. Для Эвы, пусть послушает. Иначе мне придется самой все это пересказывать, а я не сумею. Я тебе их обязательно верну, Марсель с Каськой сделают копии, и я тут же отправлю срочной почтой.

— А на кой ей эти копии? Что, наслаждаться ими будет? Теперь она может спокойно вернуться на родину и продолжать писать, а я еще почитаю ее книги.

Лялька покрутила пальцем у виска:

— Спятила? Ведь начнется суд, допросы…

— Она имеет право отказаться от дачи показаний.

— Ну и что? Увидишь, его еще признают невменяемым и выпустят на свободу. Понятно же, что он чокнутый. Знаешь, когда Эва мне о нем рассказывала, я не всему верила, думала, преувеличивает, а теперь вижу — все правда. Сама посуди: все отпечатки пальцев стер, а пистолет и штык держал дома да еще булаву крестнику подсунул!

— Должно быть, надеялся, что это самое безопасное место, куда полиция сроду не сунется, а пани Петер не скоро найдет орудие преступления. За это время у нее перебывает прорва народа, так что она только запутает следствие, показав на кого-нибудь другого, так что топор правосудия опустится на чью-то невинную шею. В общем, это из той же серии, что и кисель, который он шутки ради наливал в постель своей маленькой дочери.

Лялька непонимающе смотрела на меня. Ах да, о киселе мне рассказывала пани Вишневская.

Пришлось пересказать Ляльке кое-что из откровений любопытной соседки.

— Вот видишь, я на месте Эвы пока бы не возвращалась, пусть приезжает один Хенрик, — заключила подруга. — Неизвестно, что еще может стукнуть в безумную папулину башку. Посмотришь, этот психопат выйдет сухим из воды. Тебе не кажется, что не мешало бы покормить твоих кошек? Прямо клубятся бедняги у дверей, а тебе — хоть бы хны.

— Холера, забыла дать им ужин. Я сейчас, подождите немного, мои несчастные.

Лялька с большим интересом наблюдала за тем, как я готовлю кошкам ужин, как сервирую угощение. И вдруг спросила:

— Кажется, у тебя здесь был Петрик?

— Был. А что?

— И не задыхался?

— А чего ему задыхаться?

— Так ведь столько кошек!

Я поглядела на кошек, поглядела на Ляльку и тоже удивилась. Действительно, у аллергика Петрика не наблюдалось в моем доме никаких признаков тяжелого недуга.

— Может, он так волновался, что и не заметил кошек? — предположила я.

Лялька с сомнением покачала головой: