Резвитесь, девушка, резвитесь. Я на вас посмотрю сегодня ночью, когда дивизия остервенелых клопов вопьется в ваше молодое холеное тело с криками: "Деликатесы! Деликатесы!" А главное, пожалуйста, постарайтесь не хныкать в подушку.

Сашка Самойлов мужик, конечно, порядочный, но может вас не правильно понять. Не вышло бы некрасиво.

— Ладно, Зоя, я зайду попозже, посмотрю, что там с твоим утюгом.

Довольная Адидасиха удалилась, а Саша с любопытством повернулся к Светочке:

— За что ты ее так?

— Как — так?

— Ты ж ее не просто облила презрением, ты просто из брандспойтов по ней врезала! Зоя, между прочим, очень хороший человек…

— Знаешь, Самойлов, даже самый хороший человек не имеет права так выглядеть!

— Как? — неискренне удивился Саша. И вот поди разбери, кто здесь прав. Злая тетя Света, которая тратила сейчас даже приблизительно не скажу, сколько в день — на поддержание формы. Или хорошая девушка Зоя, возраст которой даже приблизительно не определяется — он капитально затерялся в складках жира и нечистой, рано увядшей кожи. Вот смотрите, сейчас Саша, точно, начнет мне тыкать в лицо ее детьми, образцовым ведением хозяйства и любимым мужем. Который — зуб даю! — в каждый свой рейс сваливает, радуясь очередной пяти-(шести-?) месячной свободе. Но при всем этом они — семья. И она искренне любит его и ждет, рассказывая детям, какой у них хороший и любящий папочка и какие он привезет всем хорошие подарки. Интересно, у них в комнате висит карта мира, на которой эта самая Зоя втыкает флажки по мере продвижения мужа домой? Да-а, ну и злости в тебе, Светиле Светочка промолчала, закурив очередную сигарету.

— Ну, так что — давай поговорим? — Да что ж тебе так неймется спасать мир, дружище?

— Давай. Только предварительно, пожалуйста, сообщи мне местонахождение местных коммунальных удобств. — Моего яда вполне хватило бы на десяток королевских кобр.

— Направо по коридору, до конца. — Сашино лицо выразило искреннее сочувствие. Потом смущение. — Туалетная бумага на холодильнике.

— Что? На каком холодильнике? — Господи, у них же здесь у каждого — свой рулон! Светочка, обмирая, представила себе, как на глазах у Саши отматывает необходимое количество туалетной бумаги, а затем идет через весь коридор, стыдливо сжимая ее в кулаке.

Все. Я, кажется, сейчас умру. А вот и не умрешь. Подумаешь, какая цаца! Сотни людей спокойно пользуются туалетом и не падают от этого в обморок. Вот именно — сотни! И я не желаю быть сто первой на унитазе!

Ну, ладно. Хватит. Поиграли в хождение в народ, и хватит. Собирай манатки и двигай домой. Получи свои на-нашки, красиво, расхлюпайся у Виталия на плече и — можешь хоть час сидеть в обнимку со своим голубым унитазом… А в гостиной розы стоят… А в холодильнике — лососина свежая… Платье новое, все в блесточках от Нины Риччи, еще ни разу не надеванное, в шкафу висит…

— Ты… хочешь уйти? — вдруг серьезно спросил Саша.

Она сейчас уйдет. Она сейчас встанет и уйдет. У Светы было такое лицо, как будто у нее на глазах машина задавила котенка. Легко догадаться, что творилось сейчас внутри у этой шикарной женщины, которой сообщили, что туалет — в конце коридора, а бумага — на холодильнике. И она ведь еще не знает, где у нас душ. И, главное, КАКОЙ у нас душ!

— Вот что, Светило, — решительно сказал Саша. — Ты уж потерпи, денек здесь перекантуйся, а завтра я что-нибудь придумаю.

— Что придумаешь? — спросила Света безжизненным голосом.

— Где тебе жить. Квартиру, черт побери, сниму. — Саша старался говорить, как можно более убедительно. А мысленно уже прикидывал, что телевизор придется продать. Честно говоря, предложи сейчас кто-нибудь Саше украсть Джоконду, но только чтоб Света осталась здесь еще хоть на пять минут, он только и спросил бы: когда первый рейс на Париж? — Нельзя нам расставаться, понимаешь?

Света посмотрела на него так, как будто он сообщил, что Джоконда уже стоит у него за шкафом.

— Почему? — В ее голосе НЕ было ни презрения, ни злости. А только удивление. И искренний интерес. Саша понял, что настал решающий момент. Нужно собрать в кулак всю свою волю и сообразительность и… я не знаю, что еще! Но аргументы должны быть самыми вескими. Не меньше тонны каждый.

— Ну, во-первых… — Не смей разнюниться и выдавить вялое "я тебя люблю"! — Во-первых, я этого не хочу!

— Во-вторых, ты этого тоже не хочешь и, в-третьих, ты этого не хочешь? — Света улыбнулась. Хороший признак. Пятнадцать — ноль!

— Во-вторых, ты просто не имеешь права уйти.

— Как это — не имею?

— А вот так! Ты первая, сама пришла сюда и попросила тебе помочь… — Мягче, мягче, не дави на девушку. — А теперь я прошу тебя помочь мне! Жалко, что мы сейчас не в ТОМ мире, я бы тебе просто приказал!

— И ты думаешь, я бы подчинилась?

— А как же? Правила игры.

Света встала со стула, прошлась по комнате, подошла к окну, наконец, ответила:

— Хорошо. Потерплю твою общагу. Но не больше одного дня. Согласен? — Господи, она еще спрашивает!

Саша кивнул, не в силах выразить свою радость словами. Света скорчила непонятную, но смешную гримасу, глубоко вздохнула, словно собираясь с силами… Решительно взяла с холодильника рулон туалетной бумаги и сунула под мышку.

— Так и пойду, — заявила она. — Пусть все знают, куда.

Когда она вернулась, от прежней позы не осталось и следа. Лицо Светы было бледным, губы тряслись. Она сразу села к столу и закурила. Саша вопросительно смотрел на нее, не решаясь задать нескромный вопрос, что так расстроило Свету в туалете.

— Я все понимаю, — наконец, хрипло сказала она, — и грязь, и запах… Но почему в этих куцых кабинках нет крючков? Почему я не могу даже в антисанитарных условиях побыть наедине с собой?

— Хочешь, я сварю тебе кофе? — предложил Саша первое, что пришло ему в голову.

— Кофе? — Света нахмурилась, соображая. — Нет, кофе не хочу. А выпить у тебя ничего нет?

— Нет. Но можно сбегать в ларек.

— Нет. Ни в какой ларек мы не побежим. Давай свой кофе.

Принцесса на горошине, подумал Саша, идя на кухню. Как я ее люблю… Странно, но никаких угрызений совести по поводу мгновенно забытой Лены он не испытывал. И даже не пытался оправдываться. Все происходящее казалось настолько естественным… Как хрустальная туфелька, которая была впору одной лишь Золушке, и никому другому. Эх, хорошо в сказке: принц любит Золушку, Золушка любит принца, они преодолевают все преграды и женятся. И живут долго и счастливо. Сказка умалчивает, насколько долго и как счастливо. И кто у них в семье мыл посуду, а кто пылесосил ковер. И сколько у них было детей, и чем они болели, и как они учились. Потому что это уже не сказка.