Пока Казимир вел разведку, а Лелик укреплял двор, я по своей привычке иметь хорошие отношения со слугами попытался наладить отношения со стариком. Возможно, раньше он был не таким нелюдимым, но потеря руки и, следовательно, ремесла определенно испортила ему характер. Сначала я просто попытался разговорить бывшего кузнеца, но он, односложно отвечая на все вопросы, отказывался идти на контакт. Так что я просто объявил ему, что, пока живу здесь, он состоит у меня на службе, за что получит соответствующее вознаграждение. Дочь его будет стирать мое белье и убирать в тереме, тоже, естественно, не за так. Кроме того, я гарантирую ему, что мои подчиненные не причинят ему и его семейству никаких обид, пока стоим здесь, а дальше как знает.

Дочь его также дичилась, что, принимая во внимание большое количество солдат кругом, было вполне понятным. Убиралась в хоромах она обычно, когда меня там не было, белье забирала и возвращала незаметно, так что казалось, будто оно стирается и сушится само собой. Единственные члены семьи нелюдимого старика, с кем мне удалось познакомиться, – это его внучки, две девочки девяти и шести лет от роду. Произошло это, едва мы только вселились. Пока мои драбанты под чутким руководством фон Гершова приводили жилье в мало-мальский порядок я, сидя на скамье, осуществлял общий контроль. В смысле – грелся на солнышке, наслаждаясь последними погожими деньками и блаженно щурясь при этом.

– Дяденька, дай хлебушка! – внес диссонанс в окружающую действительность тоненький детский голосок.

Мое королевское высочество величественно повернулось в сторону, откуда доносился помешавший ему наслаждаться жизнью звук. Голос принадлежал маленькой девочке, одетой в не слишком чистую рубашонку, и босой. Ко всему прочему ребенок отличался довольно измазанной физиономией и крайней худобой. Не знаю, откуда на меня свалился приступ чадолюбия, но я немедленно сграбастал девочку, заставил ее умыться и хотя бы сделать вид, что вымыла руки, после чего растолок в небольшой ступке сухарь, размочил в воде и накормил ее полученной тюрей. Впрочем, накормил – это громко сказано, поскольку ребенок последнее время явно не излишествовал.

– Машка, вот ты где! Ну-ка ступай домой, а то будет тебе ужо от матушки! – заявила девочка постарше, внезапно явившаяся перед нами.

– Это кто такой строгий? – спросил я, глядя на вторую девочку.

– Это моя сестра Глаша, – заявила мне сидевшая у меня на коленях Маша.

– Какое имя красивое: Глаша, – ответил я тут же, – а отчего такая красивая девочка с таким красивым именем такая строгая?

– Матушка не велит нам с чужими разговаривать! – заявила мне Глаша чуть менее строгим голосом, поправив при этом прядь волос, выбившуюся из-под платка.

– Тут ваша матушка права, конечно, да только я не чужой. Я теперь тут жить стану, стало быть, мы соседи. Впрочем, ты, пожалуй, не сказывай матушке, что Маша со мной говорила. Я ведь здесь недавно живу, и матушка ваша не знает, добрый я человек или худой. Так что пусть это будет нашей тайной, а пока ступайте домой да прихватите вот это. – С этими словами я высыпал девочкам оставшиеся сухари из сумки.

Сразу надо сказать, что приручить детей, не избалованных лаской, труда не составило – погладил по голове, угостил чем-то вкусным, а в голодный год все вкусное, подарил ленту для косы. Да только в моих поисках это помочь никак не могло, а поиски тем временем определенно зашли в тупик. Казимир добросовестно перешерстил все окрестности городка, завел кучу знакомств среди местных жителей, но не нашел ни малейшей зацепки. Тати, тревожившие Устюг Железный до нашего появления, тоже как в воду канули, но это обстоятельство меня скорее радовало, чем печалило.

Как-то вечером, вскоре после того как Казимир вернулся из поисков, в наши ворота постучал какой-то монах. Мы как раз наблюдали, как Маша и Глаша, довольно урча, жмурят большой медовый пряник, принесенный из города бывшим лисовчиком, когда однорукий Лука, сняв шапку, угрюмо пробурчал:

– Какой-то длинногривый пожаловал, сказывает, дело у него до какого-то Корнилия, а что за дело – не говорит.

– Странно, а у нас есть Корнилий? – удивился я.

– Есть один, – усмехнулся литвин. – Ваше высочество, это может быть важно, позвольте мне узнать, в чем дело.

– Пойдем вместе, а то меня любопытство разобрало.

Подойдя к воротам, мы увидели довольно примечательного представителя черного духовенства в драном подряснике и босиком. Диссонансом к этой непритязательной внешности выглядела густая и ухоженная борода. Крепкая фигура черноризца в свою очередь говорила не столько о смирении и посте, сколько о недюжинной физической силе ее обладателя.

Неодобрительно глянув в мою сторону, он благословил подошедшего к нему Казимира и что-то горячо зашептал ему на ухо. Бывший лисовчик, выслушав его, сразу подобрался и подошел ко мне с крайне встревоженным лицом.

– Что-то случилось? – тихонько спросил я его.

– Ваше высочество, монахи заметили в лесу довольно большой отряд казаков и решили дать нам знать.

– Казаки воровские?

– А какие сейчас еще есть?

Монашек тем временем попытался уйти, но наткнулся на скрещенные ружья моих драбантов, которым я сделал знак не отпускать пока нашего посетителя.

– Как вас зовут, честной брат? – обратился я к нему.

– Иеромонах Мелентий.

– Целый иерей? Простите, ваше преподобие, вы, очевидно, устали с дороги, и вам надо отдохнуть. Мне же необходимо узнать подробности дела, по которому вы нас навестили, так что давайте совместим приятное с полезным.

– Но мне необходимо идти…

– Простите, но я настаиваю, – прервал я его возражения и, обращаясь к Казимиру, добавил: – Дружище, распорядись, чтобы его преподобие накормили.

Иеромонах вздохнул, изображая вселенскую скорбь, но возражать больше не посмел.

– Итак, пока вам принесут еду, ответьте мне на пару вопросов, отец Мелентий. Где находится ваш монастырь?

– Зачем тебе это, латинянин?

– Я не латинянин, если вам интересна моя конфессия, то я последователь Лютера. Ваш же монастырь меня интересует только в связи с вами. Я не видел рядом с Устюжной никакого монастыря, и мне интересно, откуда вы взялись, да еще с такими известиями.

– Я из Кирилло-Белозерской обители.

– Вы довольно далеко забрались, у вас, очевидно, дело в окрестных землях?

– Да, я здесь по поручению нашего игумена.

– Замечательно, и, бродя по окрестностям, вы наткнулись на казаков?

– Скорее они на меня.

– И, как видно, встреча не была приятной?

– Увы.

– Сколько их было?

– Тех, что я видел, было около сотни, но они, очевидно, часть большого отряда.

– Почему вы так решили?

– Я слышал их разговор.