— Не хочу признавать, но хлеб мадам был на удивление хорош. Он стоил поездки во Францию. — Оливия замолчала, глядя на него.

Куин уже успел принять ванну и смыть черные подтеки сажи, делавшие его похожим на ночного вора. Но что-то в нем неуловимо изменилось. Скулы, придававшие ему в Англии такой аристократический вид, теперь казались слишком резкими и грубыми. На нем не было сюртука, один рукав рубашки был оторван, обнажая мускулистую руку. Настоящее воплощение мстителя.

— Что такое? — нахмурился он.

— Ты похож на воина. — Все тело Оливии замирало от радости при виде его едва сдерживаемой силы.

Куин присел на корточки рядом с ней, мышцы на его ногах напряглись, и ей ужасно захотелось провести по ним пальцами. Настоящая леди не должна даже думать о таком. Мать пришла бы в ужас, но Оливии было все равно.

— Я думал, что потерял тебя, — жестко и неумолимо сказал он. — Эта мысль свела меня с ума, поэтому я вряд ли уже буду прежним, Оливия.

Она опустилась на колени, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Моя последняя мысль, прежде чем я потеряла сознание, была о тебе. Я знала, что ты придешь. Я люблю тебя, Куин.

— Я никогда не понимал любви, — ответил он, не прикасаясь к Оливии. — Но знаю, что мне нравится, как ты стоишь на своем в споре с моей матерью, люблю твои дурацкие шутки и глупые лимерики, твое фиолетовое платье и то, как ты взбираешься на дерево и запускаешь воздушного змея.

Оливия улыбнулась. Ей было этого довольно.

— Когда-то давно мать говорила мне, — продолжал Куин, — как хорошо, что в нашей семье нет эмоциональных людей, потому что любовь опасная штука. Я подтвердил ее предположение, влюбившись в Еванджелину.

Оливия прикусила губу, собираясь возразить.

— Но тебя я люблю намного больше. — Голос Куина чуть заметно дрогнул, но он взял себя в руки. — Я люблю тебя больше всего на свете, больше собственной жизни. Если любовь опасна, то я не хочу жить в безопасности. — Его голос звучал отрывисто, беспощадно и искренне.

Оливия подалась назад, не вставая с колен.

— Глядя на тебя, я чувствую боль здесь… — Она положила руку на живот и опустила ее ниже. — И здесь.

На прежде неумолимом лице Куина появилось чувственное выражение.

— Оливия, — чуть слышно выдохнул он. — Нет. — Он попытался придать голосу суровость, но она была совершенно уверена, что воины женятся на амазонках, а значит ей надо стать такой же смелой, как одна из них. Правда, Оливия никогда не была сильна в истории.

— Я не боюсь, когда ты со мной. — Она расстегнула верхнюю пуговицу простого платья, которое ей любезно отдали вместо ее испорченного дорожного костюма. — Я не боюсь Бессетта, потому что видела, что ты сделал с ним в крепости.

Куин сжал зубы.

— Жаль, но негодяй выживет. Если бы я знал, что это из-за него у тебя появились синяки, в первую же нашу встречу избил бы его до полусмерти.

Оливия улыбнулась и расстегнула еще две пуговицы.

— И я не боюсь французских солдат, потому что все они здесь не старше Джастина, правда, не такие романтичные, как он.

— Не удивлюсь, если Пти вернется к себе в комнату и будет писать стихи, посвященные английской богине луны. — Куин внимательно следил за руками Оливии.

Она расстегнула последнюю пуговицу и спустила платье с плеч.

— Но самое главное, — продолжала она, вставая, — я больше не боюсь себя и собственного тела.

Платье упало к ее ногам, и на ней осталась лишь ночная сорочка.

— Ты без корсета, — прорычал Куин, не трогаясь с места. — Когда мы вернемся в Англию, я выкину все твои корсеты.

— А что с ними такое? — Оливия медленно поднимала подол сорочки, дразня его.

— Они скрывают тебя, — ответил он, и его глаза блеснули. — Я не хочу, чтобы твое тело было закрыто.

Оливия знала, что ее улыбка была ослепительной, и не чувствовала ни тени смущения, когда стянула сорочку через голову и отбросила ее в сторону. Куин застыл — сильный дикарь у ее ног. Оливия ждала на поляне, поросшей французскими колокольчиками, а слабый луч света играл на ее груди и животе, давая Куину возможность жадно разглядывать ее.

Она расположилась как можно изящнее, согнув ноги и чуть наклонив их в сторону. Она никогда не ощущала себя более чувственной и желанной. Лежать обнаженной в лесу, когда Куин еще одет, — ничто не могло опьянять сильнее. Все тело таяло от желания, пело вместе с ним.

Однако Куин все еще не двигался, и его лицо было по-прежнему сурово.

— Оливия, — наконец глухо произнес он.

— Да?

Возможно, он и свиреп, но она женщина. Его женщина. Она видела сверкавший в его глазах огонь, видела, как дрожали его руки. Из-за нее.

— Расставь ноги пошире.

Оливия приняла нескромную позу, но даже это не смутило ее.

— Ты прекрасна, — хрипло сказал он. — И ты моя. — Внезапно сильные руки обхватили ее бедра, и прикосновение его губ заставило Оливию вскрикнуть.

— Как мед. — Оливия ахнула от очередного прикосновения. Сладкая, ноющая боль растеклась по ее животу, и она вцепилась в шелковистые волосы Куина.

Он не спешил, крепко держа Оливию, обхватив ладонями ее пышные бедра, властно лаская ее. Он не остановился, пока Оливия не начала, дрожа, всхлипывать от наслаждения, пытаясь заговорить, но не находя слов.

Куин поднялся и стянул рубашку. Через мгновение Оливия уже лежала на спине посреди разбросанной одежды и колокольчиков, и над ней нависало его обнаженное сильное тело. Губы Куина были сжаты, в глазах читалось беспокойство.

— Я не смогу остановиться, Оливия. И тебе еще может быть больно.

Но она уже тянулась к нему, впиваясь пальцами в его плечи.

— Я чувствую себя такой опустошенной, — прошептала она. — Я хочу тебя.

Куин потянулся к ней и на миг прикрыл глаза.

— Ты уже готова, — хрипло произнес он.

Оливия вскрикнула. И снова золотой солнечный свет окутал ее, растекаясь по венам.

Куин подождал, пока стихнет дрожь, а потом обхватил ее спину своими большими руками. На его лице было отчаяние и настороженность.

— Я хочу твой… — начала было Оливия, но остановилась, чтобы с трудом перевести дух.

В его глазах мелькнули веселые искорки.

— И не смей даже упоминать про таран, Оливия Литтон.

Она надулась, жадно впитывая его взгляд, остановившийся на ее пухлых губах.

— Но я этого хочу, — искренне повторила она.

Куин показался ей даже больше, чем в первый раз. Но сейчас все было иначе: когда он погрузился в ее тело, она пронзительно вскрикнула, но не от боли. Ноги инстинктивно поднялись и обхватили его за талию.