Вначале принцесса приносила ему только еду, потом притащила несколько шкур и костяной гребень. Волосы Тира так и оставались всклокоченными – то ли он не пытался причесаться, то ли ветер тут же растрепывал их вновь.

Но все остальное Тиру пригодилось – он кутался в мех, закрывая дыры в одежде, и жадно поглощал пищу. Покрытая шрамами кожа переменила цвет с серого на розовый.

День ото дня ему становилось лучше, и день ото дня Руна злилась все сильнее. Всякий раз, отправляясь на берег, она надеялась, что северянин уже мертв – умер от ран или упал в море и не смог выбраться. И всякий раз ее ожидало разочарование. Раны Тира заживали, сил у него прибавлялось. Но норманн все еще не помнил, кто он и откуда.

На четвертый день Тир смог подняться на ноги и встретил девушек, стоя у камня, а не лежа. Руна опасливо сжала рукоять ножа, а вот Гизела с надеждой уставилась на Тира.

– Его тело вновь похоже на человеческое, – пробормотала она. – Может быть, теперь к нему вернутся воспоминания. – Принцесса повернулась к северянину. – Что ты помнишь?

Тир растерянно оглянулся.

– Боль, – наконец выдохнул он.

Гизела и Руна не говорили о том, что, должно быть, случилось с Тиром. Собственно, они вообще о нем не говорили. Теперь же принцесса отвела подругу в сторону.

– Я до сих пор не понимаю, как он смог пережить бой с людьми Адарика, – прошептала она. – Наверное, они взяли его в плен, пытали… Но ему каким-то образом удалось сбежать, пережить зиму и добраться сюда. – Гизела говорила об этом как о чуде.

Руна скрипнула зубами.

«Это не чудо, – подумала она. – Это проклятье».

– Но если Тир случайно набрел на нас, то за ним могут последовать и люди Адарика! – Принцесса наконец-то отважилась высказать свои опасения.

– Если бы они и правда были где-то неподалеку, то уже давно поймали бы нас, – фыркнула Руна. – С сегодняшнего дня Тиру придется самому заботиться о себе. Он может ходить, а значит, наша помощь ему больше не нужна.

– Зато нам понадобится его помощь, – напомнила Гизела. – Пускай Тир и не в своем уме, зато он мужчина и очень силен. Он может помочь тебе построить корабль. И потом спустить его на воду.

– По-твоему, я должна строить корабль вместе с Тиром? – Руна горько рассмеялась. – Вместе с убийцей своего отца? Да это все равно что строить драккар из прогнившего дерева!

Гизела не стала возражать, да и Тир этим утром ничего не сказал, но когда девушки вернулись домой, Руна втайне признала, что Тир один на свете, как и она. Он все потерял и, возможно, тоже тоскует по родине. Конечно, ему нельзя доверять, и то, что он все позабыл, может оказаться одной из его злых шуток. Но болен он или обманывает их – его руки так же сильны, как и прежде. Тир разбирался в кораблях лучше, чем она, и знал, как привести судно в норвежские земли.

Руна запретила подруге носить на берег еду, но Гизела продолжала это делать. И хотя северянка и заявила, что не хочет тратить время на Тира, она каждый день провожала принцессу.

Правда, Руна всегда останавливалась подальше от больного и потому не слышала его разговоров с Гизелой.

Тем утром Тир лежал рядом со своим камнем, словно и сам сделался таким же тяжелым и неподвижным, как валуны и скалы у линии прибоя. Гизела поставила миску с едой на ложе из водорослей.

– Спасибо… – голос Тира напоминал карканье ворона.

Девушка уже отвернулась, собираясь уходить, но услышав это слово, оглянулась. Сейчас Гизела испытывала не сочувствие, а любопытство. Как должен чувствовать себя человек, который ничего не помнит? Каково это – сбросить с себя старые воспоминания, точно ветхую грязную одежду, и предстать пред миром очищенным и обнаженным, словно новорожденный? А главное, Гизелу волновал вопрос о том, можно ли таким образом избавиться не только от былых горестей, но и от злобы. Принцесса вновь задумалась о Боге. Душа бессмертна, и все, что сделал человек, записано в книге Божьей. Господь Всемогущий помнит обо всем, и для Него не имеет значения, потерял грешник память или нет. Но ведь в то же время Бог может творить чудеса. И может превратить злого человека в доброго. К тому же даже злой человек способен покаяться и искупить свои грехи. Если грехов было много, то искупление дастся нелегко, но оно возможно, а значит, человек способен выкорчевать в себе зло, словно душа – это пергамент, с которого следует стереть ненужные слова и переписать текст заново.

Взгляд Тира был пуст, следовательно, пергамент его души оказался чист. Там не было ни одного слова. Или это не так?

– Ты совсем ничего не помнишь? – спросила Гизела, чувствуя, как растет ее любопытство.

Если можно отбросить воспоминания, словно мусор, то, возможно, когда-нибудь Гизела позабудет о том, как из королевской дочери превратилась в нищенку, утратившую все, кроме жизни, да и за эту жизнь ей непрерывно приходилось бороться.

– Кажется, мне приснился сон, – сказал Тир. – О моей матери.

Гизела внутренне содрогнулась. Ей показалось немыслимым, что этот грязный, жалкий, покрытый шрамами человек когда-то появился на свет из теплой утробы. А ведь тогда он был чист и невинен! Скорее Тир напоминал создание, выброшенное волнами на берег, точно водоросли и ветки.

– Какой она была… твоя мать? – Девушка подошла ближе.

– Ох, она была очень злой женщиной! – вздохнул Тир. – Ей нравилось наблюдать за страданиями людей. Однажды она прокляла нашу соседку, и та родила сына-калеку…

– Ты так много о ней вспомнил?

– По-моему, это не так уж и много. И я не знаю, правда ли это. А еще… моя мать погибла. Ее сожгли на костре.

Гизела пожала плечами. Она не знала, что ответить на это. Отвернувшись, девушка поспешно направилась к Руне. Ей хотелось поведать подруге о сне Тира.

– Не смей мне ничего о нем рассказывать! – воскликнула северянка. – Таскай ему еду, если уж тебе так хочется, но я не желаю ничего о нем знать!

– Добро, которое я… которое мы делаем, когда-нибудь вернется к нам, – прошептала Гизела.

– Ты думаешь, добрый поступок – серебряная монета и им можно расплатиться?

Принцесса задумалась. Слова Руны показались ей не особенно красивыми, зато правдивыми. Если она докажет миру… докажет Господу, что хоть она и живет в жалком крестьянском домике, но в душе она все та же Гизела, что она не испорчена злобой мира, что она не сломалась от испытаний судьбы… может быть, тогда Господь поймет ее, пожалеет и позволит вернуться в Лан.

Руна выжидающе смотрела на подругу, но та так и не ответила. Вместо этого Гизела все-таки рассказала северянке о сне Тира.

– Вовсе это не его мать! Я знаю это предание. Тир рассказал тебе о злой ведьме Одайне, – раздраженно фыркнула Руна.

– О ведьме Одайне?

– Эту историю знает каждый ребенок у меня на родине. Бабушка, бывало, рассказывала мне ее перед сном. Одайне нравилось смотреть на человеческие страдания. Она позволяла людям наслаждаться счастьем, только если они чем-то жертвовали. К примеру, влюбленные Арил и Астрид заплатили за свое счастье здоровьем ребенка, и тот родился калекой. То же произошло и с внуком Арила – ему пришлось пожертвовать любовью, чтобы стать красивым. Но в конце концов Одайну постигла справедливая кара: ее сожгли на костре.