Меня интересовало мнение моряков и специалистов Исследовательского института. Твердо никто из них уверен не был, но все же они сошлись на том, что объект № 5 — это скорее всего и есть то, что мы искали. Окончательное подтверждение этого можно было бы получить, опустив ROV (remotely operated vehicle — телеуправляемый подводный аппарат) и сняв объект на пленку. Однако на борту «Свердрупа» такого аппарата не было; нужным нам совершенным оборудованием было оснащено только судно норвежских ВМС «Тюр», предназначенное для подводных работ.

Петтер Лунде сказал то, что думали все мы: «Я не знаю, что за объект мы нашли, но ему крепко досталось».

Я спустился в свою каюту, чтобы как следует подумать. Мне нужно было побыть одному. Был такой вариант — зафрахтовать «Свердруп» еще на три дня. В этом случае мы могли бы обследовать и остальную часть зоны поисков, используя многолучевой эхолот, и более тщательно изучить прочие объекты. Этот вариант был беспроигрышным, потому что исключались альтернативные объекты. С другой стороны, можно рискнуть. Я заявляю, что удовлетворен данным status quo, и делаю ставку на то, что именно объект № 5 — это и есть «Шарнхорст», ставя тем самым точку. Этот вариант сулил экономию как времени, так и расходов. Выбор был за мной. И опять я почувствовал, как внутри что-то неприятно сжимается. Надо было делать выбор: я знал, что у меня в распоряжении только одна попытка. Если я принимаю неправильное решение, то о второй попытке уже не могло быть и речи.

Полчаса я, сидя у себя в каюте, думал, что делать. А потом мне почему-то стало легче. Я сказал себе: «Доверься своей интуиции. Она подскажет решение». После этого я вернулся на мостик. «Ладно, — сказал я, — давайте рискнем. Идем к Нордкапу».

В это время «Тюр», бывшее судно снабжения, искало под водой учебную торпеду, утерянную в Линген-фьорде. Был вечер среды. По всем правилам нам следовало перебраться со «Свердрупа» на «Тюр» и выйти из Хаммерфеста в воскресенье вечером. Однако вместо этого мы позвонили по телефону и поинтересовались, нельзя ли использовать подводный аппарат до конца недели. Капитан «Тюра», опытный моряк, офицер и музыкант, лейтенант-коммандер Арне Нагель Даль-младший, сразу согласился. Это означало, что задание, связанное с Линген-фьордом, успешно выполнено. Даль и его экипаж хотели как можно быстрее завершить работу в Баренцевом море. Соответственно, мы договорились встретиться на следующий день, рано утром, в Хоннингсвааге.

Осеннее солнце только что скрылось за горизонтом, и развернувшийся над нами вечерний небосвод напоминал какую-то яркую ткань, переливающуюся фиолетовым и золотым цветами. Погода была на удивление хорошая, хотя было неизвестно, что нас ждет завтра. До Нордкапа было 70 миль. Невесть откуда вполне мог надвинуться циклон и все испортить. Не хотелось думать о таком варианте. Поэтому я свернулся на своей койке и сразу же крепко уснул.

В пять часов утра мы опять направлялись к зоне поиска, на этот раз на борту «Тюра». Перед нами расстилалось открытое морс, синевато-серое и величественное, а на западе, будто нахмурившись, возвышался мыс Нордкап.

Арне Нагель Даль-младший, сорокалетний красавец из Восса, командовал стопроцентно профессиональным и сплоченным экипажем, составлявшим единое целое со своим судном. Это судно давно узнавали во время плаваний у норвежских берегов и относились к нему с большим уважением, потому что экипаж всегда приходил на помощь при поиске затонувших кораблей и участвовал в спасательных операциях. Благодаря многолетнему и разнообразному опыту, накопленному во время подводных поисковых работ, «Тюр», оснащенный мощным аппаратом «Скорпио», выполнял ювелирно точную работу по заказу военного ведомства, а также и гражданских организаций. Когда заходил разговор о сокращении объемов финансирования, а ВМС заявляли о намерении списать судно, вся общественность начинала возмущаться. Неужели ВМС такого морского государства, как Норвегия, обладающего одной из самых длинных береговых линий в мире, не могут содержать единственное судно с глубоководным аппаратом? Об этом было страшно подумать, а говорить — вообще стыдно. Наконец, бюрократы, окопавшиеся за своими письменными столами в Осло, пришли к такому же выводу, и «Тюр» был спасен.

Я же был наивен, как всегда. Мне казалось, что я справился со своими опасениями, хотя и знал, что самые тяжелые — это два последних часа. Мы медленно приближались к своей цели. Море было спокойным, его цвет стал каким-то оловянным. На северо-востоке собирались облака. Я спрашивал: «Что это значит? Поднимается ветер? Вообще испортится погода?» Я был совсем близко от своей цели. Еще несколько миль, и мы на месте. Однако на глубине 300 метров работать трудно. Если ветер будет хотя бы немного сильнее бриза, ROV нужно поднимать, желательно, чтобы высота волны была не более одного метра.

Я вернулся в свою каюту, закрыл за собой дверь, сел на койку, закрыл глаза и мысленно произнес слова молитвы: «Дорогой Господь, сделай так, чтобы хотя бы сейчас не было плохой погоды. Дай нам несколько часов. Пожалуйста!» Больше нам ничего не нужно. Мы не собирались становиться на якорь. Через полчаса ROV уже будет на дне. Нам нужно успеть сделать хотя бы несколько фотографий — это и будет доказательство. Однако в идеальном случае нам нужно было бы иметь в распоряжении от четырех до пяти часов. Я не помню точных слов своей мысленной молитвы, но, кажется, говорил Богу, что я, конечно, не заслуживаю особого расположения, исправиться тоже не обещаю. Говорил об ограниченных возможностях судна, и все же… Четыре или пять часов хорошей погоды — я просил только этого.

Почувствовав, что скорость судна снизилась, я молча поблагодарил Господа за внимание и поднялся на мостик. К моей величайшей радости, небо опять просветлело. Поверхность моря выглядела так, будто ее разгладила огромная заботливая рука.

Все мы собрались у экранов мониторов, с помощью которых можно было следить за движением ROV во время спуска в морские глубины. Возбуждение возросло, когда индикатор глубины зафиксировал 270 метров, а на экранах вместо пузырьков воздуха мы увидели нечто другое — объект ржаво-коричневого цвета. Пилот Роджер Андерсен подрегулировал приборы управления аппаратом. «Это — сталь, — сказал он. — Корпус корабля. Мы прямо над ним!»

Подводный аппарат медленно двигался вдоль киля. В свете его прожектора был ясно виден тусклый металл. Признаков коррозии было мало; его как будто только что отлили. Никто из нас не кричал и не подпрыгивал от радости. Однако в глубине души я уже был уверен, что мы нашли то, что искали. Сталь должна была быть крупповской, а не просто сталью. Это была легированная сталь марки Wotan, которую отливали для изготовления броневой защиты линкоров Кригсмарине. На экранах мониторов мы видели то, что было скрыто от взгляда людей уже более пятидесяти семи лет, — линкор «Шарнхорст».

Роджер приподнял аппарат и отвел его от объекта, чтобы сделать еще один обход. По экрану проплыла покрытая голубовато-зеленым слоем гильза, потом мы увидели перевернутую станину орудия. Я вспомнил, что говорил мне Гельмут Файфер: «Мы бросали за борт стреляные гильзы. Если удавалось перевернуть такую гильзу в воде, не давая выйти воздуху, то получалось что-то вроде поплавка. Удерживать гильзу было трудно, но все же это было лучше, чем вообще ничего».