По пути из Олд-Бейли к бару на Флит-стрит, куда мы идем отпраздновать освобождение, Вера берет меня под руку:

— Я полагаю, с вас причитается. Скажите спасибо своему мужу.

— Кому?.. Рори?

— Да. Я случайно сообщила ему адрес Билли Бостона. И, судя по всему, он нанес ему краткий визит — с ротвейлером, доберманом, датским догом, банкой ядовитых пауков и мешком питонов в придачу.

— Рори это сделал?

Я совершенно растеряна. За время моего пребывания в Олд-Бейли, этом прибежище порока и разложения, я встретила двух полицейских, оказавшихся весьма милыми и предупредительными людьми. А по словам Джаз, защитник грозно сообщил ей, что зовут его Грэм, и он делал все от него зависящее, чтобы свести ее судебные издержки к минимуму. Так что, возможно, по отношению к другим вещам я тоже предвзята. Например, может ли подлый и мерзкий кобель превратиться в Благородного Рыцаря?

Однако сейчас не время для загадок. После нескольких бокалов шампанского я вдруг обнаруживаю, что уже восемь. Мне нужно отпустить няню, прибрать на кухне, разморозить еду на завтра, проверить у детей уроки, уложить их в постель, оплатить счета, сделать кое-какие мелочи по хозяйству и — о боже! — разыскать сантехника. Честное слово, гораздо легче снова найти свой оргазм, чем разыскать сантехника промозглым зимним вечером. Центральное отопление в моем доме из тех моделей, что программируют еще на заводе, — чтобы оно выходило из строя ровно в ту минуту, когда температура за окном достигнет нулевой отметки. Ремонтник, как я поняла, так и не нашел мой дом — хотя и прочесывал улицу целую долю секунды, прежде чем смыться в своем теплом белом фургончике к пылающему камину. Мне же он оставил записку, что теперь сможет заехать, ну, не раньше чем в январе следующего года.

В прошлом сантехникой всегда занимался Рори. Что ж, по крайней мере, благодаря ему в мою жизнь вновь вернулась религия. Теперь-то я точно знаю, что это такое — оказаться в аду.

Что лучше всего может поднять настроение измотанной матери-одиночке? (Кроме, конечно, видеозаписи полового акта между Кондолизой Райз и Джорджем Бушем — выплывшей совершенно случайно и к тому же абсолютно подлинной.) А я вам скажу. Настроение взлетит до небес, если ты вдруг обнаружишь, что твой дом сияет свежей краской, а садик чисто выполот. Поначалу я даже велела таксисту ехать дальше. Дом выглядит столь ухоженным, что я просто не узнаю его. Газон идеально подстрижен, кусты тоже, мусорные баки не мозолят глаза, а облупившаяся дверь выкрашена в приятный розовый цвет. Черт, даже фикус торчит из новой кадки. Ошеломленная, я вхожу внутрь. Меня обволакивает непривычная теплота прихожей — и восхитительные ароматы, исходящие со стороны кухни. Боже! Неужто я чую жаркое из цыпленка и пирог с яблоками?

— Дорогая.

Рори — в фартуке.

— Ты — печешь?!

Мой пульс пускается вскачь.

— Уроки мы сделали, школьная форма на завтра готова. Я поменял резину на твоей «хонде», проверил масло, слил воду из батарей, починил отопление, прочистил водостоки от листьев, собрал кровать из «Икеи», поменял перегоревшие лампочки и закрыл клинику. Еще я снял для работы квартиру на Килбурн-Хай-стрит, чтобы тебя больше не доставала вонь моих пациентов. А старую рабочую квартиру можно объединить с нашей — снести стены и устроить для детей еще одну комнату и кабинет для тебя. Ты ведь теперь почти директор, и я так горжусь тобой! — Он широко улыбается, от уголков глаз разбегаются добродушные лучики. — И в качестве первого дела в новой должности тебе следует заставить меня написать сто раз: «Я должен боготворить свою жену и время от времени мыть посуду».

В изумлении таращусь на мужа. Неужели, черт возьми, у меня теперь всегда будет отпадать нижняя челюсть, стоит мне лишь посмотреть в его сторону?

— Видишь? — продолжает он. — Мужчины могут измениться.

— Чу! Что это там за шум? А, понятно. Это миллионы женщин надрывают сейчас животы от хохота. — Я прищуриваюсь. — Как долго, по-твоему, продлится сей феномен? Тебе не кажется, что я давно знаю тебя как свои пять пальцев?

— Ну, есть лишь один-единственный способ правильного обращения с женщиной, хотя никто до сих пор так и не выяснил, какой именно! Но я обещаю чаще убираться и больше слушать тебя, и теперь я знаю, как найти точку G, — и какое же она, оказывается, чудо, эта маленькая милая точечка! Такая милая, что я готов проводить там все свое время. И я так люблю тебя! Неплохо для начала, правда?

Он трещит без остановки — вылитый продавец на аукционе. И с молотка идет он сам.

— Рори, пойми, все кончено, я переболела тобой.

— Переболела? Мной? Я что, грипп?

Я сбрасываю пальто, и — о чудо — он подхватывает его и пристраивает на вешалку. А затем мягко подталкивает меня на кухню — выдраенную, кстати, до зеркального блеска — и усаживает за стол, аккуратно заправленный чистейшей скатертью и сервированный слепящим глаз серебром. Куда это мы переехали? В Степфорд?

— Мне сказали, ты ходил к этому «тюремному драматургу» и заставил его отказаться от показаний. Это правда?

— Ага. Удивительно, на что готовы люди, когда в них целят заряженным доберманом. Но я сделал это не ради Джасмин. Я сделал это, чтобы доказать, как сильно я люблю тебя, Кэсс. Пожалуйста, — в раскаянии умоляет он, — пожалуйста, прими меня обратно. — Будь у его голоса ноги, он бы сейчас стоял на коленях. — Прости меня.

Я качаю головой — жесткими, быстрыми, решительными движениями.

— Это из-за моей «воздушной» гитары? Или есть еще какая-нибудь мелочь? — нервно спрашивает Рори, подавая мне ужин.

— О нет, сущая ерунда. Просто, когда родились дети, я сидела дома, но потом, когда я вышла на работу, ты почему-то решил, что я по-прежнему должна заниматься хозяйством: убираться, стирать, готовить. Ты перевалил на меня всю заботу о детях, и по ночам к ним опять же вставала я. И я начала возмущаться. У меня изменился характер. Я чувствовала, что больше не могу быть собой. Я потеряла интерес к сексу — боже, моя девочка стала суше, чем левый шлепанец Ганди. Но разве ты заметил? Нет. Вот почему я предложила психотерапию. И мы оба прекрасно знаем, чем все это закончилось… Но кроме этих малюсеньких, ерундовеньких мелочей, я в порядке. В полном, черт возьми, просто полнейшем порядке!

Я отправляю вилку с едой в судорожно трясущийся рот — едой, от которой приятно щекочет вкусовые рецепторы, отмечаю я про себя.

Рори морщится. И добавляет игриво:

— Знаешь, я твердо усвоил одну вещь: добиться согласия в браке можно, если ты готов обсуждать любые проблемы, причем настолько искренне, чтобы в конце концов сказать: «Я, как всегда, не прав».

Я не ослышалась? И это говорит мой муж? Очень подозрительно.

— Кэсси. — Он усаживается напротив меня. — Я знаю, ты хочешь, чтобы я выражал свои самые сокровенные чувства и делился ими с тобой. И я с удовольствием бы так и сделал, поверь, вот только боюсь, что у меня нет никаких сокровенных чувств… Кроме чувства к тебе, Кэсс.