полно воронья. Снег всё шёл, еле долетая до земли, тут же таял, преумножая слякоть. Они проехали по аллее, густо усаженной могилами по обеим сторонам, почти до конца, шумя колёсами на влажном асфальте. Аркадий вышел и огляделся. Так получилось, что точного места он не запомнил, лишь направление, в котором они двинулись с Машей через несколько секунд. Дорожки, усыпанные гравием, оказались не столь грязны, девушке в полусапожках на каблуках было комфортно, а вот молодой человек шёл в туфлях, в которые постоянно норовили насыпаться камешки.

Найти нужную могилу из многих оказалось делом непростым, все они были свежими, со стандартными деревянными крестами и венками. Одинокие посетители долго бродили в этом унылом месте, читая надписи на табличках, от чего юнцам становилось всё более не по себе. Как и некоторое время назад, когда Аркадию пришлось воспользоваться метро для посещения выставки, где он познакомился с Олегом, у парня вдруг возникло острое ощущение невыносимости большого города, в котором душно и тесно от того, что окружающим абсолютно безразлична его персона, но тогда они были чужими, а здесь мёртвыми. Внезапно молодой человек почувствовал жестокий спазм в горле, будто он, как сумасшедший, вдруг издал непроизвольный, душераздирающий, но совершенно беззвучный крик. Аркадий остановился, часто дыша, присел на бордюр у ближайшей могилы, чем напугал бедную девушку, и без того успевшую пожалеть о своём предприятии. На её глупый вопрос о самочувствии парень не ответил ни слова, только по-дурацки замотал головой и через несколько мгновений встал, чтобы продолжить поиски. За них он понял, что именно безмолвно вырвалось у него из горла – то был вопрос: «За что же вы все меня мучаете?!» – и, удивившись неуместности данной фразы, быстро пришёл в себя.

Что означал сей внезапный пароксизм чувственности? Он желал, чтобы его оставили одного? Вряд ли, даже наоборот, где-то в глубине души Аркадий радовался приезду Маши, испытывая потребность в ней. Может, молодой человек нуждался в том, чтобы люди относились к нему благосклонней? Но какие и почему? Никто не причинял ему обид, более того, ему помогали, не ожидая ничего взамен, поскольку, и это на самом деле так, ценили за его будущность.

Аркадию хотелось гораздо большего, того, чтобы вокруг него были не эти люди, живущие своей не всегда простой, возвышенной и праведной жизнью, а такие, какие бы материализовывались лишь рядом с ним и растворялись в небытии по удалении от него, сохраняя где-то в общей памяти совместно проведённые мгновения, сказанные фразы, испытанные впечатления, выпестованные мысли, которые не оказались бы потерянными при следующей материализации. Но имелись только те, что имелись.

Когда они с Машей добрались до нужной могилы, она вовремя вспомнила:

– Мы забыли купить цветы.

Было решено, что девушка съездит ко входу на кладбище, у которого стоял магазинчик с ритуальной всячиной, и что-нибудь там подыщет, а молодой человек останется здесь, чтобы опять не потерять могилу. Маша быстро пошла к машине и, к своей чести, быстро не от страха за себя, а за Аркадия, попутно смакуя в воображении то, какие нашла приключения и как она расскажет о них подругам.

Аркадий Иванович не желал, чтобы на его могиле стоял крест, лишь колышек с табличкой, о чём он написал в завещании. На следующий день после оглашения оного Геннадий Аркадьевич спешно исполнил волю отца, но сделал это нехотя, поскольку новое надгробие выглядело не фундаментально. Тогда же сын заказал памятник серого гранита с чёрными вставками из мрамора на могильной плите, который вскоре должны были установить. Аркадий смотрел на нынешнее недоразумение и ему было не по себе: табличка явно казалась сколоченной наспех, буквы написаны криво, лак пошёл пузырями, а колышек ранее служил доской в ящике. От созерцания такого убожества, всё его волнение внезапно испарилось, молодой человек присел на железную маслянисто-чёрную ограду и отвёл взгляд в небо. Со стороны его поза могла показаться очень пафосной, но для парня никакого пафоса в ней не было, он просто наблюдал, как на фоне молочно-белого неба падают снежинки, и более интересного занятия найти не мог.

Минут через 15 Аркадий услышал за спиной шум приближающейся машины, потом как открылась и захлопнулась дверь. Вскоре тёплая розовая рука Маши протянула ему букет из 10 бардовых гвоздик, он молча их взял, она рассыпала на холмике свои, молодой человек последовал её примеру, вернулся на своё место, девушка пристроилась рядом с ним, они обнялись, и пять минут прошли в полном покое.

– У меня будет к тебе ещё одна просьба, – сказал Аркадий, когда они ехали по шоссе. – Отвези меня, пожалуйста, на Леоновское, где похоронена мать.

Маша просьбу не поняла, но исполнила. Она была очень подавлена и на обратном пути не проронила ни слова, а после слов Аркадия стала винить его во всех неприятностях этого дня, напрочь забыв о том, что сама предложила совершить поездку. Леоновское находилось на другом конце города, дорожных пробок на удивление было немного, ехали они быстро, парень безучастно смотрел в окно, девушка не отрывала взгляда от дороги, как все прилежные начинающие водители, но мысли её занимало совсем другое: «Интересно, он хоть понимает, как много я для него сейчас делаю, – она мельком посмотрела на молодого человека. – Любая другая на моём месте высадила бы его вон у той лесополосы со словами: «Дальше – сам». В сущности, он такой же, как и все остальные: немножко эгоист, немножко тюфяк, немножко неряха и любит погулять. Я не ревную, в моё отсутствие пусть делает, что хочет, у нас свободные отношения, – тут Маша вспыхнула как те гвоздики, что она давеча купила на могилу Аркадия Ивановича, болезненно-бардово, не по-девичьи. – Неужели изменяет? Все изменяют, и он наверняка. Какая мерзость, надеюсь, хоть предохраняется. А, впрочем, нет, – она опять мельком посмотрела на Аркадия, – он на это не способен, если только случайно, как у меня с тем блондинчиком. И что за дурацкое предприятие, поехать с девушкой на могилу матери? Как будто одного кладбища в день не достаточно. Он ничего не понимает. Надо будет спросить, много ли девушек прилетало к нему за четыре тысячи километров только по одной просьбе. А как хорошо всё начиналось: спокойный, свободный, высокий, с изюминкой, не такой, как эти расфуфыренные хлыщи, говорит складно и по делу, в меру остроумен, без потуг. Стоило задуматься ещё тогда, когда летом на Сейшелах он не отправился кататься со мной на водных мотоциклах, но тихо улизнул заниматься нырянием с каким-то мужиком из Бреста, а я, как дура прождав его