— Но я ведь давал клятву.

В подтверждение своих слов он ударил себя кулаком по колену. Ракоци медленно встал.

— Клятвы нарушаются каждый день, тысячи людей отрекаются от своих слов, нисколько тем не смущаясь. Вспомни о Божьих заповедях и убедишься, что сплошь и рядом не соблюдаются и они.

Гаспаро глубоко вздохнул и закашлялся, потом, тяжело покряхтывая, встал на колени.

— Что ж, чему быть, того, видно, не миновать.

Теперь Ракоци изумился по-настоящему.

— Что ты хочешь этим сказать?

Гаспаро расправил плечи:

— Я готов. Приступайте, хозяин. Каким бы ни было наказание, я его терпеливо снесу. Я виновен. Я проглядел Лодовико! Я не должен был допускать его до работ.

Голова старого мастера опустилась. Растроганный Ракоци не знал, плакать ему или смеяться. Но паузу нельзя было затягивать, и потому он строгим тоном сказал:

— Немедленно встань, Гаспаро. Я уже говорил, что ни в чем тебя не виню. Более того, я очень тебе благодарен. Ты сделал все, что мог, и даже с лихвой. Встань сейчас же, иначе я и вправду обижусь.

— Вы не станете меня наказывать? — недоверчиво спросил Гаспаро. — Я знаю, что слуг порют и за меньшие промахи.

— Ты не слуга мне, а друг. — Ракоци наклонился и помог Гаспаро подняться. — Я и в дальнейшем рассчитываю на твою дружескую поддержку. Конечно, нечего ждать, что Лодовико станет искать с тобой встречи, но он вполне может связаться с кем-нибудь из других мастеров. Если ты что-нибудь узнаешь о нем, дай мне, пожалуйста, знать. — Он положил руки на широкие плечи Гаспаро. — Я знаю, ты пришел ко мне не затем, чтобы получить какую-то выгоду, и все же скажи: что я могу для тебя сделать?

Гаспаро мотнул головой, показывая, что ни в чем не нуждается, но в этот момент дверь открылась и в комнату вошла Деметриче. В руках у нее был поднос, ломившийся от еды. Огромный пирог с мясом еще дымился, издавая восхитительный аромат, над ним возвышался кувшин молодого вина.

— Амадео надеется, что это вам придется по вкусу, синьор Туччи, — сказала она, — Сейчас мы освободим в алькове местечко, и вы сможете прекрасно устроиться. Я сама часто там ем.

Деметриче пересекла комнату и подошла к небольшому столу, на котором грудой лежали книги в кожаных переплетах.

— Будьте любезны, синьор Туччи, переложите их куда-нибудь… хотя бы на тот сундук.

— Разумеется, донна.

Гаспаро взмок от усердия, перекладывая увесистые тома. Он страшно боялся что-нибудь уронить, но все обошлось, и мастер радостно улыбнулся.

Деметриче, посмеиваясь, следила за ним.

— Окно, правда, узкое, но из него чудный вид. На Сан-Лoренцо и Санта-Мария Новелла. — Она все стояла рядом, пока Гаспаро не сел. — Мы продолжим работу, а вы себе ешьте и не думайте ни о чем. Приятного вам аппетита.

Гаспаро кивнул в знак благодарности и вынул из-за пояса нож. Убедившись, что все идет хорошо, Деметриче вернулась к тиглю. Ракоци улыбнулся и мягко сказал:

— Вы — чудо, донна. Вы с ним управились гораздо лучше, чем я.

Она усмехнулась в ответ.

— Всем известно, что чужеземцы не очень учтивы. — Голос ее вдруг стал серьезным — Впрочем, со мной вы любезны всегда. И очень ко мне добры… скорее ради Лоренцо, чем из-за каких-то моих достоинств, но знайте, что я вам искренне за то благодарна.

Глаза их встретились. В янтарных светился вопрос, в темных угадывалось смущение.

— Ради Лоренцо? Да. Но лишь поначалу.

Ракоци отвернулся и взял в руки одну из колб.

— Сюда нужно добавить немного мадрасского масла. Достаньте его, пожалуйста, оно в сундуке за камином.

Сердце Деметриче колотилось так бурно, что ей пришлось постоять с минуту около сундука, прежде чем приступить к поискам необходимого ингредиента.

Вечерние сумерки что-то таили в себе, но Гаспаро Туччи не ощущал беспокойства. Он плотно перекусил, выпил вина и сыграл в шахматы с Руджиеро, немилосердно разменивая фигуры.

Низкий туман шел с Арио, придавая городу фантастический вид. Отойдя от палаццо, Гаспаро почувствовал, что становится сыро. Чтобы совсем не озябнуть, он обхватил плечи руками и какое-то время брел в полумгле, вслушиваясь в пение, доносившееся от монастыря Святейшей Аннунциаты. Раз там поют, значит, уже начало десятого… Мастер заторопился.

Возле реки туман сделался гуще, скрывая близлежащие здания. Гаспаро остановился, все было тихо, слышался лишь немолчный плеск волн. Он повернул вправо, уверенный, что выйдет на виа Торнабуони. Она спускалась к мосту Санта-Тринита, а там рукой подать до его ветхой лачуги, прятавшейся в тени церкви Санто-Спирито, где августинцы ночами гнусавят псалмы.

Подходя к мосту, мастер услышал голоса и хихиканье, вдоль реки брела подвыпившая компания — две женщины и трое мужчин. Гуляки во избежание неприятностей старались вести себя тихо — к пьяницам и блудодеям Савонарола был особенно строг. Гаспаро пожалел этих людей, он стоял в темноте, невольно подслушивая их разговор. Они обсуждали, куда бы пойти, чтобы заняться любовью. Скоро неприкаянная компания пропала в тумане, а Гаспаро, вздрогнув, понял, что совершенно закоченел.

Он быстро пошел вперед, ощущая ломоту во всем теле. Наконец в густой белой мгле проступили очертания знакомого ему с детства моста. Гаспаро вздохнул с облегчением, ступив на незримые плиты. Вдали из густой пелены выступали крыши домов. Шум реки сделался громче, казалось, будто за путником шагают тысячи ног. Гаспаро вздрогнул и замер, ему вдруг почудилось, что за ним действительно кто-то идет. Он постарался унять дрожь и прислушался, но в шуме реки ничего разобрать было нельзя, и мастер, несколько успокоившись, двинулся дальше.

Гаспаро уже миновал середину моста, когда вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Напуганный, он обернулся, чтобы ударить преследователя, но не успел сделать замах. Что-то вошло ему под ребро, отозвавшись во всем его теле пронзительной болью. Ошеломленный Гаспаро нащупал рукоятку ножа и попробовал его вытащить, однако работа эта была слишком тяжелой. Рядом стоял Лодовико, Гаспаро хотел ему что-то сказать, но не сказал, ибо усталость валила его с ног. Лодовико тут же пришел на помощь: он подхватил ослабевшего товарища на руки и понес к перилам моста. Темная тень полетела вниз, в воду, над которой клубился туман. Раздался всплеск, но Гаспаро Туччи его не услышал. Он был уже мертв.

* * *

Исповедь донны Эстасии Катарины ди Арриго Пармской, обнародованная по указу ее духовника — доминиканца Савонаролы — во Флоренции в святой праздник ангелов-хранителей 2 октября 1494 года.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Ниже приводится признание донны Эстасии Пармской в свершенных ею грехах. Признание дано ею по доброй воле и записано с ее слов без каких-либо дополнений и упущений: