* * *

Вернувшись в отель, в их номер, Джоанна позвонила и заказала бутылку французского шампанского и подходящие, не очень сладкие пирожные. Все это принесли упакованным в красивый красный лакированный деревянный ящичек.

Они переоделись в пижамы. Она надела пижаму из черного шелка с красными полосками на манжетах и воротничке.

По ее предложению Алекс открыл шторы и подтащил диван к низким окнам. Они сидели рядом и смотрели на Токио, пока пили шампанское и закусывали печеньем с миндалем и грецкими орехами.

Вскоре после полуночи часть неоновых огней в Гинзе начала гаснуть.

— Японская ночная жизнь может быть очень неистовой, — сказала Джоанна, — но она сворачивается очень рано по западным меркам.

— А мы будем? — спросил Алекс.

— Мы будем что?

— Мы будем сворачиваться?

— Мне не хочется спать.

— Шампанское не действует?

— Оно бодрит.

— Ты напоишь меня, что я окажусь под столом.

Она плутовато улыбнулась.

— Да? А когда мы там окажемся, что будем делать?

Он хотел ее, он страстно желал ее. Он жаждал узнать вкус ее губ, ласкать ее кожу и чувствовать нежное трение ее тела. Он хотел раздеть ее, и целовать ее груди, и скользнуть глубоко внутрь ее. Но вместо всего этого он сказал:

— Нам надо будет встать в шесть часов.

— Но мы не встанем.

— Встанем, если хотим успеть на самолет.

— Нам не надо будет вставать в шесть часов, если мы не будем ложиться спать. Мы можем поспать завтра в самолете.

— И что же тогда мы будем делать сейчас? — спросил Алекс.

— Молча сидеть здесь в ожидании рассвета.

— Считается, что это романтично?

— А ты так не думаешь? — спросила Джоанна.

— Скучно.

— Все это время мы будем пить шампанское.

— Одну бутылку нам не растянуть так надолго.

— Так закажем другую.

— Обслуживание номеров закрылось еще несколько минут назад.

— Тогда мы будем просто разговаривать, — сказала Джоанна.

— Ладно. О чем?

Она повернулась к нему лицом. Ее глаза были безумно синие.

— Мы будем говорить о том, что мы хотим сделать.

— В Англии?

— Нет.

— С нашими жизнями?

— Нет.

— О положении дел в мире?

— Кто может здесь что-нибудь изменить?

— Тогда о чем?

Джоанна скользнула к нему. Она была такая теплая.

Алекс обнял ее.

— Мы будем говорить о том, что хотим сделать друг с другом, — произнесла она.

Она коснулась губами его горла. Не то, чтобы она поцеловала его. Не совсем так. Казалось, она проверяла страсть в артерии, которая вздулась и пульсировала на его шее.

Он повернулся к ней, сделал движение навстречу, и они сильно прижались друг к другу, живот к животу. Ее груди приятно расплющились о его грудь. Он целовал ее лоб, ее глаза.

— Пожалуйста, — сказала она.

Ее нежный рот открылся под нажимом его, и на некоторое время весь мир сжался до четырех губ, двух языков и теплого, влажного вкуса миндаля и шампанского.

Его руки бродили по ней. Под черным шелком она была чудесно гладкая и твердая.

— Пожалуйста, — произнесла она. — Пожалуйста, Алекс.

Он встал, нагнулся и сгреб ее. Она казалась невесомой, а он чувствовал себя так, как будто мог поднять горы.

Она прильнула к нему. Ранимость, отразившаяся в ее ясных глазах, тронула его сердце.

Он отнес ее в свою спальню и положил на кровать. Медленно, с любовью, раздел ее.

Единственным светом в комнате был только тот, что шел из гостиной через открытую дверь. Бледный, как лунный свет, он падал на кровать широкой полосой. Обнаженная, она лежала в этом потустороннем сиянии, слишком красивая, чтобы быть настоящей. Неземная.

Алекс быстро сбросил свою пижаму, вытянулся рядом с ней и обнял ее. Мгновение кроватные пружины хранили гробовое молчание, затем сквозь тени пронесся снова легкий шорох мольбы.

Они целовались и ласкали друг друга.

Какое-то время он слышал ее сильное сердцебиение, а может быть, это было его собственное сердце.

Он благоговейно покрывал ее поцелуями. Отпрянув от нее, он снова и снова принимался целовать ее уши и горло, ее обнаженные плечи, тонкие руки и пальцы. Он целовал ее желанные груди и нежно облизывал ее соски, ставшие такими твердыми, набухшими и немного солоноватыми. Он целовал ее упругий втянутый живот, целовал ее бедра, и колени, и каждый палец на ногах. Он раздвинул ее длинные ноги и стал покрывать поцелуями внутренние части ее бедер, и колени, и, наконец, он поцеловал ее влажный клитор, ее нежные складки, снова и снова он целовал ее центр, скрытый ими.

Она положила руки на эту почтительную голову и запустила пальцы в его волосы, безмолвно побуждая его продолжать, выгибая спину и приподнимаясь навстречу ему.

Алекс жаждал ее. Она была такой чудесно теплой. Такой свежей. Такой трепещущей. О, это желанное тело. Эта самая желанная женщина. Нежная... такая нежная... как танцующие бабочки. Он жаждал ее, но не с похотью. С кристально чистым желанием он страстно стремился обладать ею и принадлежать ей, узнать ее, насколько это было возможно, и выдержать ее испытующий взгляд, доверять и знать, что тебе доверяют, нежно любить и быть любимым.

Прерываемое негромкими возбужденными стонами, ее дыхание участилось и стало неровным.

— О, Алекс!

Он целовал и целовал.

Поскуливая от удовольствия, Джоанна снова и снова повторяла его имя и вдруг вскрикнула, не выдержав любящего удара его языка.

Когда она приподнялась над кроватью, он просунул под нее руки и сжал ее ягодицы, придвинул ее к себе, непреклонно настаивая на тайном поцелуе. Она задрожала в преддверии, но он упорно сопротивлялся. Она билась и металась и, наконец, со вздохом облегчения откинулась на спину.

Его рот продолжал жадно двигаться вверх через треугольник жестких волос, через живот, на минуту или две задержался на грудях, затем продолжил свой путь наверх. Добравшись до горла, он произнес ее имя.

Она улыбнулась. Улыбающаяся Мадонна.

Он поцеловал ее в губы, которые были чувственно влажные и расслабленные.

Ее глаза томно блестели, а волосы в призрачном свете казались серебристыми.

Она пробралась между его ног и взяла его в руки.

— Хочет немного попрыгать. Да он ведь нетерпеливый зверь?