— А ты что думаешь об этом? — спросил Данскин Конверса.

— Не знаю, что и сказать, — ответил Конверс.

Данскин улыбнулся ему:

— Похоже, что ты нам не понадобишься, друг. Похоже, игра закончена.

— Надеюсь, что нет, — сказал Конверс.

— Вызови начальство, — предложил Смитти. — Вдруг услышит.

Данскин поставил перед собой рацию и выдвинул антенну.

— Вызывает Макс-один, вызывает Макс-один. Прием.

— Алло, Макс-один, — ответил голос Антейла. — Ты знаешь, что я вижу тебя?

— О черт! — поразился Смитти.

— Нам нужна помощь, если у тебя сыщется свободная минутка, — сказал Данскин.

— Становится поздно, — отозвался Антейл. — Как вы, черт побери, туда взобрались?

— Следуешь по дороге, потом карабкаешься по тропе.

— Кончаю связь, — сказал Антейл. — Сделаем для вас что сможем.

Данскин задвинул антенну и лег на спину.

— Затерянные в космосе[90], — проговорил он.

* * *

Мардж легла рядом с Хиксом на полу между матрасами и вещмешком. Когда она проснулась, было еще светло. Кейджелл играл со своей лошадью на лугу за теплой заводью; она посидела на берегу, глядя на него. Потом пошла в лес на краю луга и побродила там, разглядывая украшения на деревьях.

Возвращаясь назад, она чувствовала, что уходящее вдаль бескрайнее пространство начинает действовать на нее гнетуще. Пространство было некомфортно, время — пусто и без малейшего обещания покоя; она находилась в точке их пересечения, и там было крайне неуютно. Это был предел, край света.

Она вернулась в комнату, промыла шприц спиртом и сварила дозу в покрытой пятнами серебряной столовой ложке, желая провалиться в забвение. Уколовшись, она чуть не рухнула в обморок; она вышла наружу, и возле душа ее вывернуло.

Когда стало лучше, она пошла прилечь в главную комнату. Дитер сидел за рабочим столиком и возился с проводами. Возле него стояла мексиканская керамическая миска с гроздьями крохотных серых грибов, покрытых кое-где странными крапинками химически-синего цвета.

Она устроилась перед погасшим очагом на индейском коврике.

— Хочешь улететь? — спросил Дитер.

— Уже кайфую.

Он оторвался от своего занятия, взглянул на нее и отломил крохотный кусочек гриба.

— Это еще не улет.

Он принес ей миску и поставил у самого лица.

— Обычно я сам ездил за ними, когда наступал сезон. Базар выглядит фантастически. Там их детишки продают. — Он откусил еще капельку. — Чем грибы синее, тем лучше. Иногда мальцы-продавцы подкрашивают их синей краской.

Она помотала головой:

— Меня тошнило.

Дитер взял миску и вернулся к столу, а она блуждала взглядом по балкам потолка.

— Чем ты занимаешься? — неожиданно спросила она. — Как тебе удается сосредоточиться, если ты под кайфом?

— Я могу под кайфом играть в поло, — ответил Дитер.

Откуда-то из долины донесся звук трубы — четыре дрожащие ноты. Пронзительный тембр, звук опасности.

Мардж улыбнулась, услышав его.

— Это труба мексиканской пехоты, — сказал Дитер. — Очень трагичный звук. Он призывает мексиканскую армию на сражение с небольшими, но очень решительными отрядами. Эти отряды три месяца сдерживают их наступление и убивают половину солдат[91].

— Не значит ли это, что кто-то приближается?

Он отложил провода в сторону, взял с полу кувшин с вином и присел на край ее одеяла.

— Не знаю, что это значит. Это как-то связано с фиестой.

— Какая она, фиеста? Это весело?

— Они затаскивают ягненка на вершину горы и приносят его в жертву.

Она посмотрела в его ангельские глаза с длинными ресницами. Беззащитные, комично голубые. И засмеялась:

— В жертву тебе?

— Ты никак не хочешь понять, — сказал Дитер. — Они приносят его в жертву его небесному отцу. Распинают.

— Серьезно?

— Конечно, — ответил Дитер.

— И едят псилоцибиновые грибы?

— Грибы они получают у меня. — Он поднял глаза к балкам. — Они улетают, и распинают ягненка, и спрашивают: «Малый Агнец, Кто Сотворил Тебя?»

— И что отвечает агнец?

— Агнец отвечает: «бе-е-е».

Мардж покачала головой.

— Ну они дают, — сказала она. — И ты тоже.

Она вытянулась на полу. Красное лицо Дитера нависло над ней, его губы произнесли:

— Ты еврейка.

Оцепенев, она смотрела на него:

— Ты так считаешь? И это делает нас друзьями?

Дитер сел рядом, так и не выпуская кувшина с вином.

— Ты очень строго держишься. Я подумал, что, может быть, это еврейская черта.

— Потому что евреи не любят лишний треп?

— Я этого не замечал. Просто они слишком разборчивы.

Его колеблющееся красное лицо приблизилось к ней, дыхание отдавало вином. Она подумала, что он собирается поцеловать ее, но не пошевелилась.

Он отодвинулся, потом и вовсе сполз с ее одеяла.

— Я не всегда такой, как сейчас, — проговорил он.

— Я тоже, — сказала она, и чуть погодя: — Я знаю, чего ты хочешь от него, но чего он хочет от тебя?

— Он хочет, чтобы я продал три килограмма героина. И это все.

— Нет, — сказала она, — он пришел к тебе еще с какой-то целью.

— Полагаю, дело в том, что я — часть его истории. А его жизненный принцип — серьезно относиться к своей истории. Серьезно относиться к людям. — Дитер засмеялся. — Он ко всему относится серьезно. Он серьезный человек, как ваш президент — ип homme sérieux[92]. Американец до мозга костей.

— Ты просто раздражен.

— Вовсе нет. Я знаю его очень хорошо. Я был его первым наставником.

— Забавно слышать от кого-то такое, — сказала Мардж.

Она заметила, что Дитер ее не слушает. Он сидел, уставив отсутствующий взгляд куда-то мимо, и улыбка все так же блуждала на его лице.