Но Раймунд и на этом не останавливался. Он внушал Платону, что целительная сила и сила разрушительная, в сущности, одна и та же, разница только в дозировке, и в эликсире лесного старца таится намек на взрывчатое вещество (антивещество?), творящее мир и его преодолевающее.

– Пане Платоне, пане Платоне, – умоляюще шептал он, – как мне встретиться с твоим старцем? Ну зачем ты прячешь его от меня?

Платон заверял друга, что вовсе не прячет лесного старца; он приходит сам, когда хочет, но Раймунд продолжал запальчиво упрекать его. При этом Раймунд кое о чем проговаривался, а потом как будто жалел, что проговорился. У Платона наклевывалось подозрение, что Раймунд знает о старце куда больше, чем он сам. Так Раймунд говорил, что алхимик, расщепивший атом, должен быть жив, а если он жив, революция излучения давно началась и вот-вот победит. Неделимые атомы Раймунд называл языческими идолами, которые может уничтожить лишь излучение. Задохнувшись от патетического шепота, Раймунд срывался на крик: «Ну где же, где же твой старец? Сведи меня с ним, или я умру!»

И на Рождество Платон пригласил Раймунда в село Быково, где был сосредоточен Киндин торг и на отшибе высился его дом, а в доме верховодила Наталья. Сама она, как сказано, жила в другом домике, примыкавшем к хозяйскому В Натальином доме нашлась комната и для гостя. Оттуда можно было добраться и до Лушкина леса, где Платону случалось встречать старца, изредка появлявшегося и в Гуслицах и в Мочаловке. До сих пор зимой Платон в лес не ходил, проводя зимние каникулы над книгами. Раймунд заставил Платона встать на лыжи, которые Платон недолюбливал. Они вместе бродили на лыжах по зимнему лесу, но старца так и не встретили, отчего мрачное настроение Раймунда усугубилось. Он даже захворал слегка, и Наталья встревожилась, предположив, что городской гость с непривычки простудился.

Она вообще чувствовала к Раймунду расположение, может быть, радовалась, что у ее сына появился такой обаятельный образованный друг. И на лето Раймунд водворился в той самой комнате, где гостил зимой. Прежде всего, он оборудовал себе лабораторию в одном из погребов бывшего барского дворца и настоял, чтобы никто из прислуги, ни даже сам Платон туда никогда не заходил. Ни Наталья, ни Платон не придали этому условию особенного значения и охотно согласились. Наталья сочла это условие трогательной данью юношеской романтике, а Платон ценил конфиденциальные разговоры с Раймундом, нисколько не интересуясь его химическими опытами. Тем не менее пришлось послать специальную подводу за реактивами и другими материалами для лаборатории, где подвизался Раймунд. Впоследствии оказалось, что он даже отыскал ключ от двери, ведущей в погреб, и, работая в лаборатории, запирался изнутри, а, уходя, тщательно запирал дверь снаружи. Впрочем, Платон и не пытался нарушить его уединение. Раймунд спускался к себе в погреб, а Платон поднимался в библиотеку, где читал мистические книги на разных языках. Но время от времени, и судя по всему, довольно часто, Раймунд заходил к Платону в библиотеку и просил его, а то и просто умолял отправиться снова в лес. Они ходили и в Лушкин лес и в Луканинский, где под сенью лип скрывались старые каменоломни, напоминавшие языческие капища. В этих каменоломнях когда-то добывали известняк для белокаменных московских церквей, но лесной старец не появился ни в том, ни в другом лесу, и уныние Раймунда постепенно сменилось мрачным отчаяньем.

Все чаще и все упорнее Раймунд говорил о том, что движущей силой и средоточием истории является жертвоприношение, а высшая форма жертвоприношения – цареубийство. Так был принесен в жертву Царь Истинный рода человеческого Богочеловек Иисус Христос, чья смерть возвестила грядущее Царство Божие. Но подобной же кровавой жертвой было убийство короля Дагобера II 23 декабря 679 года в Арденнском лесу. Король Дагобер принадлежал к династии, то ли происходящей от Иисуса Христа по Прямой линии, то ли связанной с ним таинственными узами святой крови. Эта кровь и есть Кровь Истинная или царская, Sang Real, Светой Грааль. Пролить эту кровь – преступление, страшный грех, но без этого греха не было бы истории. Вот почему имя династии обозначается словом «чудо» («la merveil»). Чудо-кровь и есть чудо Единого, философский камень, превращающий материю в свет. Вот почему алхимия кроется в лоне этой обреченной династии, от которой всегда остается Пылающий Отпрыск, Плантард, Горицвет (Раймунд произнес это имя с польским ударением Горицвет). Но кто приносит жертву, тот обрекает в жертву самого себя. Таковы священные искупительные узы Истинной Крови. Так был принесен якобинцами в жертву король, потомок мажордомов, приносивших в жертву короля Дагобера и его потомков. Но принося искупительную жертву, якобинцы обрекали в жертву самих себя. И так же был принесен в жертву последний истинный русский царь Димитрий, клеветнически названный Лжедмитрием, но польская знать никогда не поддержала бы того, в ком не течет истинная королевская кровь. Марина Мнишек прокляла Романовых за убийство своего сына, и с тех пор приносят в жертву их: судьба царевича Алексея, Павла I, Александра II. Царствование Романовых может быть искуплено лишь последней, окончательной жертвой, иначе они останутся проклятым родом, а принесенные в жертву обретут святость: только жертва свята, и все святые – жертвы. Но кто приносит в жертву Романовых и их приспешников, тот обрекает в жертву себя:

Умрешь недаром. Дело прочно,

Когда под ним струится кровь, —

процитировал он вдруг Некрасова. Революция – жертвоприношение до Страшного Суда. Жертва искупает жертву, пока всех не искупит воскресение мертвых.

Не уверен, что Раймунд все это говорил. В моем изложении я руководствуюсь книгой Чудотворцева «Жертвоприношение в истории». Книга вышла в 1922 г., но работать над ней Чудотворцев начал сразу же после революции 1905 г. Книга «Жертвоприношение в истории» была страстным, но и строго продуманным откликом на октябрьский переворот, монументальным исследованием революции. Очевидно, Чудотворцев подошел в принципе по-новому к проблеме террора, указав на его мистическую природу, коренящуюся в древнем дионисийстве. Когда Чудотворцев был арестован, его обвинили в пропаганде террора против деятелей Коммунистической партии и Советского государства, и он чудом спасся от расстрела.

А тогда, в аллеях запущенного парка речи Раймунда прерывались отчаянными заклинаниями: «Где же, где твой старец? Я без него пропаду. Да и сам ты что такое без него, Чудотворцев?» В этой фамилии вместо задушевного «пане Платоне» Платону слышался горький сарказм.

Раза два в то лето Платон ездил в Москву, чтобы навестить Евлалию Никандровну, все еще оплакивающую Лоллия, и оба раза Раймунд давал ему свертки, которые Платон должен был занести по определенному адресу. Когда ему открывали дверь, Платон должен был сказать: «Mysterium Magnum» и отдать сверток тому, кто скажет в ответ: «In hoc signo vinces» («Сим победиши»). Платон в точности выполнил эти поручения и едва ли соотнес взрывы, последовавшие в кабинетах двух царских сановников, с вручением этих свертков. Между тем один сановник был убит, другому оторвало ноги.

В это же время Раймунда приехала навестить девушка. «Софья», – представилась она Наталье и Платону и Наталья устроила ее на ночлег в одной из пустующих комнат Киндиной гостиницы. Темно-русые волосы Софьи, ее черты, в особенности синие глаза напомнили Платону что-то такое, в чем он не смел себе признаться. Сперва Платон принял Софью за невесту Раймунда, тем более что ее одну Раймунд впустил к себе в «лабораторию» и даже уединился с ней там. Но Софья ненадолго там задержалась. Выйдя из «лаборатории», она охотно согласилась погулять с Платоном по бывшему английскому парку. Она явно предпочитала общество Платона обществу Раймунда, и Платон даже подумал, не поссорились ли они. Когда свечерело, Платон и София отправились в луга на берег Москвы-реки. Платон предложил Раймунду присоединиться к ним, но тот отрывисто отказался.