В первом оказалась открытка с самолетом от бухгалтера Садыка. Не читая, Ниган-ханым протянула ее Осману Подумав, что в другом конверте наверняка будет письмо от племянника-военного, вскрыла его и прочла: «Дорогая тетушка! Вы всё медлите выслать деньги, которые, как я выяснил, завещал мне покойный дядя. Ни об этих деньгах, ни об имуществе, завещанном мне, Вы ничего не сообщили. Поздравляю Вас с праздником, целую руку Вам и Вашим родственникам». «Да он совсем спятил!» — разозлилась Ниган-ханым. На Шекер-байрам Зийя прислал такое же письмо; тогда они были сильно удивлены. Завещание Джевдет-бея было всем известно: племяннику он не оставил ничего. Да и не мог оставить. И все-таки Осман написал Зийе учтивое письмо, в котором спрашивал, на каком основании тот выдвигает подобные претензии. Зийя, конечно же, никаких доказательств не предоставил. «Сумасшедший!» Ниган-ханым перечитала письмо. В прошлый раз речь шла только о деньгах. Теперь появилось еще какое-то «имущество». Ребенку было ясно, что Зийя это все выдумал, — но где он набрался такой наглости? Как осмелился? Ниган-ханым протянула письмо Осману и стала следить за выражением его лица. Увидев, что сын тоже разозлился, подумала: «Весь аппетит пропал!» Апельсиновый кадаиф между тем уже стоял на столе.

Дочитав письмо, Осман не стал, как ожидала Ниган-ханым, передавать его Рефику, а резким движением порвал его. Отдав обрывки Нури, процедил сквозь зубы:

— Зарвался! Ох и зарвался этот тип!

— Кто? — спросил Рефик. — Зийя?

— Если бы мы раздавали деньги всяким вшивым солдатишкам, то ни нашей компании, ни этой семьи, ничего бы не было!

Гневные слова сына понравились Ниган-ханым. Желанный разговор завязался, пусть и на неожиданную тему, и Ниган-ханым вдруг почувствовала себя счастливой. «Какой бы ни был у моего старшего сына характер, он привязан к семье и к жизни так же, как его отец!» — подумала она. Потом ей вспомнились первые дни в этом доме. Шел третий год их с Джевдет-беем совместной жизни, когда младотурки свергли Абдул-Хамида. Тут выяснилось, что у Джевдет-бея с противниками бывшего султана очень даже хорошие отношения. Однажды к ним в гости пришли один офицер и один политик. Пока обедали, Зийя сидел в уголке и не сводил глаз с офицера, а потом сказал, что тоже хочет быть военным. Ниган-ханым обрадовалась, что он покинет их дом — этот робкий, жалкий, вечно испуганно глядящий снизу вверх мальчик, который никак не мог понять, что он здесь один из господ, и держался в сторонке, но всегда рядом, словно слуга или лакей. Джевдет-бей, наверное, тоже обрадовался, но сейчас Ниган-ханым не хотелось об этом думать. Она вообще не любила вспоминать об этом мальчике, давным-давно превратившемся в здоровенного офицера.

К апельсиновому кадаифу никто пока не притронулся.

— Если бы мы раздавали деньги всяким вшивым солдатишкам… — повторил Осман, однако на этот раз тише, как будто его мог услышать кто-то посторонний. Он замолчал, но потом, увидев, должно быть, что все его внимательно слушают и с уважением воспринимают его гнев и решительность, прибавил: — Он полагает, что нам все легко достается… Даже не думает, каких трудов нам стоит зарабатывать деньги, чтобы иметь возможность сидеть за этим столом и содержать этот дом!

«Он еще более решительный человек, чем его отец! — подумала Ниган-ханым. — Так разволновался, как будто сам все создал. Но лучше бы он закрыл эту неприятную тему!»

— Никто не думает, как достаются деньги! — снова сказал Осман и вдруг повернулся к Рефику: — Ты ведь после праздника начнешь снова ходить в контору, не так ли?

— Да-да, — пробормотал Рефик, не ожидавший такого поворота.

Ниган-ханым обрадовалась, что неприятный разговор пришел к такой замечательной развязке. Оставался, правда, еще один вопрос, разрешить который было самое время. Ниган-ханым подумала немного и обратилась к Рефику:

— После обеда, прежде чем ехать к папе на кладбище, сбрей-ка ты эту бороду! — Говорить она старалась как можно мягче. — Сбрей ее, Рефик, милый, пожалуйста!

— Хорошо, сбрею, — холодно ответил Рефик.

«Ну вот и все! — подумала Ниган-ханым. — Теперь все в порядке! Пора приниматься за сладкое!»

— Что же мы не едим десерт?

Приступили к десерту, но Ниган-ханым снова стало казаться, что чего-то не хватает — не Джевдет-бея, а чего-то еще, но чего именно, понять не могла. «Я прямо как моя покойная мама… „Доченька, хочется мне чего-нибудь поесть, а чего — не знаю!“» Ниган-ханым хотелось как следует насладиться кадаифом, но неприятные мысли никак не шли из головы. Она вдруг поняла, что все время думает об одном и том же.

Ниган-ханым обвела взглядом сидящих за столом. Хорошо ли, плохо ли, но праздничный обед прошел. После обеда они выпьют кофе и пойдут навестить Джевдет-бея. «Если бы не это молчание! Каждый сам по себе. Нехорошее молчание!»

Вдруг раздался невнятный тихий возглас. В столовую вбежала Эмине-ханым и сказала, что девочка наверху плачет, а она никак не может ее успокоить. Перихан извинилась и, хмурясь, встала из-за стола. Должно быть, думала, что вправе хмуриться, раз у нее есть ребенок и нужно отрываться от праздничного обеда.

«У меня три ребенка, но я никогда не думала, что могу позволить себе так хмуриться!» — сказала про себя Ниган-ханым.

Десерт кончился. Все встали из-за стола, не обращая особого внимания друг на друга. Никого, похоже, всеобщее молчание не беспокоило.

— Ну-ка, сыграй нам что-нибудь, — обратилась Ниган-ханым к встающей из-за стола Айше. — А то что-то так тихо… — На лице у Айше появилась недовольная гримаса. — Сыграй, сыграй! Неужели мне нельзя и об этом попросить? Сыграй что-нибудь турецкое, из того, что покойный отец любил, давай-ка!

— Мне нужно оставить кое-что для Саит-бея, — сказал Рефик горничной.

— Саит-бея нет дома. Они с Атийе-ханым вышли. Здесь только молодая госпожа.

— Да я только конверт хотел передать. — И Рефик достал из кармана конверт, который дал ему Осман.

— Подождите, я позову Гюлер-ханым! — сказала горничная и попыталась взять у Рефика пальто.

Рефик пальто снимать отказался, пробормотал что-то протестующее, но и уходить не стал. Горничная удалилась. «Почему я не оставил конверт и не ушел?» — думал Рефик, переминаясь с ноги на ногу. Посмотрел на часы: самое начало седьмого. Из конторы он ушел рано, но задержался в Бейоглу.

Снова появилась горничная.

— Гюлер-ханым сейчас придет. Пожалуйста, проходите!

— Нет-нет, я вовсе не хотел утруждать… Не стоило… — пробормотал Рефик, снял пальто и прошел внутрь дома. Он оказался в той самой гостиной, в которой летом Саит-бей, разволновавшись сверх всякой меры, выступал с рюмкой ликера в руке. Рефик осмотрелся. На стене висело зеркало в золоченой раме. Рефик немного смущенно в него заглянул. Нашел свое лицо бледным и нездоровым, однако усы выглядели неплохо. Три дня назад, после праздничного обеда и перед походом на кладбище, он сбрил бороду, но усы оставил. Благодаря усам его лицо, на котором до этого вечно было рассеянное и немного растерянное выражение, приобрело, по выражению Перихан, «сосредоточенный вид». Рефик глядел в зеркало и думал о жене. Потом обеспокоенно вспомнил, что сейчас его ждет встреча с Гюлер, и тут же услышал шаги на лестнице. «Как мне быть?» — растерянно пробормотал он себе под нос.