силу, но для успеха нуждается в немедленном содействии всех партий, группировок, всего народа. Я попросил Совет Российской республики оказать нам полное доверие и поддержку. Царившая на заседании атмосфера, эмоции участников выразились в овации по завершении моего выступления. Все присутствовавшие как один поднялись в едином порыве солидарности с Временным правительством в борьбе против врагов народа. В момент всеобщего патриотического негодования только лидеры двух крайних политических флангов не смогли преодолеть острую ненависть к рожденному мартовской революцией правительству и остались сидеть на месте.

Уверенный, что народные представители полностью осознали серьезность положения и собственную ответственность, я, не дожидаясь официального голосования, вернулся в штаб Петроградского военного округа, занялся кое-какими важными делами. Не оставалось сомнений, что через час-другой придет известие о принятых решениях и активной подготовке Совета республики к оказанию помощи правительству.

Ничего подобного. Совет, раздираемый внутренними разногласиями и непримиримым противоречием мнений, принял резолюцию только поздней ночью. Вместо организации нелегкой борьбы с предателями, лидеры антибольшевистских и демократических партий потратили целый день и вечер на бесконечные дискуссии и рассуждения.

Тем временем большевики, успевшие обосноваться в Смольном институте, готовясь к решающему удару, громогласно объявили, что все намеки на какое-то большевистское восстание являются чистым вымыслом контрреволюционеров и «врага народа» Керенского. Прекрасно изучив психологию своих противников, большевики подобным маневром успешно достигли цели.

Никогда не забуду последовавшую реальную историческую сцену.

Полночь 6 ноября, мой рабочий кабинет. Временное правительство после заседания взяло короткий перерыв. Завязался ожесточенный спор между мной и делегатами социалистических группировок в Совете республики по поводу окончательного содержания принятой большинством Совета резолюции, которую я предлагал утром. После принятия она оказалась никому не нужной, бесконечно длинной, путаной, недоступной разумению простых смертных. Хотя недоверие правительству открыто не выражалось, в ней четко проводилась демаркационная линия между левым большинством Совета и правительством по поводу участия в предстоявшей борьбе.

Выйдя из себя, я объявил делегации, что после такой резолюции правительство завтра возложит всю ответственность за дальнейшее развитие событий на ее авторов и голосовавших за ее принятие, которые, возможно, действительно не понимали сложившейся ситуации.

На мой взрыв возмущения спокойно ответил Дан, бывший не только лидером меньшевиков социал-демократов, но и председателем Исполкома Всероссийского съезда Советов. Я, естественно, не могу дословно воспроизвести подлинные реплики Дана, но за суть отвечаю. Прежде всего, сказал он, делегация осведомлена лучше меня, а я просто преувеличиваю значение событий, введенный в заблуждение своим «реакционным штабом». Столь неприятная для «самолюбия правительства» резолюция Совета республики, тем не менее, очень полезна и необходима, оказывая уже заметное психологическое воздействие на массы, благодаря чему влияние большевистской пропаганды начнет «быстро падать». С другой стороны, продолжал Дан, сами большевики в ходе переговоров с руководителями Совета заявили о готовности подчиниться воле большинства в Совете и согласились завтра же принять необходимые меры для прекращения восстания, начавшегося против их воли и без их согласия. Наконец, Дан заверил, что завтра же (вечное завтра!) большевики распустят свои военные организации, и заключил, что принятые мною для подавления восстания меры только будоражат массы, а мое вмешательство лишь затрудняет успешные переговоры большинства Совета с большевиками о прекращении восстания. В тот самый момент, когда он излагал мне свои рассуждения, вооруженные отряды Красной гвардии занимали правительственные здания одно за другим. Почти сразу же после ухода Дана с товарищами из Зимнего дворца на Миллионной был арестован министр по делам религий Карташев, возвращавшийся с заседания Временного правительства. Его доставили в Смольный, куда направлялся Дан для продолжения переговоров с большевиками.

Невозможно было препятствовать действиям последних, не столько искусным, сколько энергичным.

Пока восстание разворачивалось в полную силу, а Красная армия мало-помалу овладевала городом, некоторые большевистские лидеры, специально для этой цели назначенные, изо всех сил и небезуспешно старались отвлечь внимание представителей демократии в Совете от реальных событий. Первоклассные шулера всю ночь вели бесконечное обсуждение всяческих формулировок, которые якобы лягут в основу для выработки условий примирения и ликвидации восстания. Подобная симуляция «переговоров» позволила большевикам выиграть немало драгоценного времени. Организованные вооруженные силы меньшевиков и эсеров не успели вовремя мобилизоваться.

Едва закончилась стычка с Даном и его коллегами, ко мне явилась депутация расквартированных в Петрограде казацких полков, состоявшая, насколько помню, из двух-трех офицеров и нескольких казаков. Они первым делом хотели узнать, сколько в моем распоряжении войск для подавления мятежа. Затем заявили, что казацкие полки готовы защищать правительство, но под моей гарантией, что на этот раз кровь казаков прольется не напрасно, как в июле, когда я недостаточно энергично действовал против бунтовщиков. Наконец, заверили, что будут подчиняться только моим личным приказам.

Я ответил на это, во-первых, что подобные заявления абсолютно недопустимы со стороны военнослужащих, особенно когда стране грозит огромная опасность и каждый из нас должен выполнить долг до конца!

— Вам прекрасно известно, — добавил я, — что в момент большевистского восстания 16–19 июля я находился на фронте, где готовилось наступление. Вы точно так же знаете, что по возвращении в Петроград 19 июля я отдал приказ о немедленном аресте всех большевистских вождей, наконец, сразу уволил командующего войсками генерала Половцева за недостаточно активные действия во время восстания.

В результате казаки категорически подтвердили, что все их петроградские части исполнят свой долг. Тогда я подписал специальный приказ казакам находиться в распоряжении штаба Петроградского военного округа и следовать его распоряжениям. Нисколько с той минуты (был час ночи) не сомневаясь в верности присяге трех полков донских казаков, сразу отправил одного из своих адъютантов предупредить штаб, что на казаков можно полностью положиться.

И снова ошибся, как утром на Совете республики. Откуда мне было знать, что, пока я говорил с полковой делегацией, Совет казачьих войск, заседавший всю ночь, объявил о нейтралитете казаков в борьбе Временного правительства против большевиков.

После встреч с Даном и с казаками я вернулся на заседание Временного правительства. Легко представить, в каком напряжении мы заседали, особенно когда поступило известие о захвате Красной гвардией центральной телефонной станции, почтамта, других административных зданий. Но никто из нас ни минуты не считал возможным вступить в переговоры с засевшими в Смольном предателями. Насколько помню, заседание длилось до двух часов ночи, потом министры разошлись по домам. Я остался с вице-председателем Коноваловым, министром торговли и промышленности, и мы проработали вместе всю ночь после того, как задержавшийся дольше коллег М. Терещенко тоже покинул Зимний дворец.

Тем временем восстание с молниеносной быстротой охватывало город. Большевистские вооруженные отряды приближались к Зимнему дворцу и штабу Петроградского военного округа. Солдаты Павловского гвардейского полка устроили настоящую засаду у своих казарм на углу